меня дела, что с сыном или с бывшей. Почему не поехал на открытие дрифт-сезона. Ему плевать. А я поддался на уговоры Игоря и собираюсь ехать на ралли в руле. Тренируюсь каждый день.

Погода-то какая замечательная! И правда ни ветра, ни туч. Спускаюсь к реке, сажусь на лавку и смотрю вперед. Время тянется медленно.

Недостаточно хорош. Упустил что-то важное в отношениях. Эти выводы бьют по самолюбию, вызывают чувство собственной неполноценности. Друзья, родители, охотники, фанатки, враги... в курсе все. Сука, абсолютно все. Агаев, сука, даже эсэмэску прислал стебную. Унизительно.

Грудь сдавливает, как будто не хватает воздуха. В голове гудит, мысли хаотично мелькают.

Я безразлично смотрю на прохожих, которые сейчас — просто силуэты. Нужно что-то изменить, найти способ справиться с этим. Делаю глубокий вдох, стараясь собрать остатки сил и адекватности. Надо двигаться дальше. Жизнь продолжается.

Настроение паршивое. Посижу немного и поеду сына из сада забирать. Отвезу его в хату нового отчима. Передергивает. Мне тот мужик не нравится, не нравится, как он ездит и как разговаривает. Он не использует автокресло, хотя я купил. Моя бывшая поклялась, что не может иметь детей — почему я тогда поверил? Ума не было, стояло железно.

Пацанчик, правда, вышел классный, смышленый, на велосипеде гоняет как стрела. Но правильно говорят люди: заделать — это лишь один процент родительства. Самое сложное начинается потом. В пятницу заберу на выходные.

— Эй, привет!

Вскидываю глаза — передо мной девчонка лет двадцати. Блондинка, в коротких джинсовых шортах, белой футболке, кроссовках.

— Привет. Я ничего не покупаю. В секты не вступаю. В кредитах не нуждаюсь.

Она громко, искренне смеется, и это кажется странным. Но и забавным тоже.

— Ты грустный. Можно тебя обнять?

— Зачем это?

Девушка садится рядом, раскрывает объятия и улыбается.

Находясь в некотором ахуе, пялюсь на ее открытую, простую улыбку. И вдруг понимаю, что именно этого мне и хочется последние недели. Объятий, а не новой информации о том, что я не так делаю. Тянусь и обнимаю ее крепко-крепко. А она меня.

Пахнет приятными духами. Тонкая вся, славная. Огось.

— Все будет хорошо, — шепчет. — Мне тоже бывает паршиво. Это просто день такой.

— Далеко не первый, знаешь ли.

— Да и по хрену. Прорвемся. Ты такой симпатичный и грустишь!

Улыбаюсь:

— Спасибо. Ты тоже красотка.

— Правда?

Я отрываюсь на миг, разглядываю ее, а потом снова обнимаю.

— Еще какая.

Смотрите-ка, а жизнь потихоньку налаживается.

Глава 45

Элина

Солнечные блики играют в летних лужах и огромных витражных окнах.

Я пробегаю мимо голубых, словно из сказки, елей, успевая полюбоваться их игрушечной красотой. Взлетаю по ступенькам и снимаю солнечные очки.

— Здравствуйте!

Показываю пропуск охраннику, кладу перед ним шоколадку. Когда приходишь на работу первой, сам бог велел поднять настроение человеку, заканчивающему смену.

— Спасибо, Элечка, добрейшего тебе утра! — расцветает дядя-охранник.

Ему на вид лет под семьдесят, улыбчивый и всегда рад меня видеть. А вот Платона — не очень: Смолин вечно его отчитывает за косяки.

— Спасибо, и вам! Отработали?

— Так точно! Элина! — окликает он и, когда я оборачиваюсь, добавляет: — Рыбаков просил уведомить, как ты появишься. Я буду обязан это сделать.

— Дайте мне форы пять минут, хотя бы кофе сварить. — Складываю в умоляющем жесте ладони. — Я без кофе, как ламба без топлива: красивая, но не едет.

С тех пор как я начала спать с гонщиком, у меня все упирается в тачки. Жесть.

— Кто-кто?

— Забудьте. И что ПалСанычу не спится? Половина восьмого.

— Так они все выходные совещались.

Максим всегда говорил, что с охранниками надо дружить, эти люди знают баснословно много. Телохранителя своей жены он, правда, уволил, дружбы не сложилось.

— Интересно. Не по мою ли душу, раз меня просят зайти? — Передергиваю плечами.

Возможно, появились новые вопросы по поводу патента? В одном Саша прав: я создала себе знатный головняк. Но если все получится — это будет шикарный рывок в карьере, так что потерпим.

— Вот чего не знаю, того не знаю. Но охота на вас открыта давно, — заговорщически сообщает охранник, ломая шоколадку.

— В каком это смысле охота?

— Так ведь как узнали, что брат у вас депутат известный, столько слухов понеслось! И что вы по секретному заданию из Москвы, и что в ссылке-наказании за какие-то ошибки. И всякие другие. У меня пытались выведать, во сколько приходите, уходите, и главное, с кем. Но я ничего никому не говорил про… — Он произносит одними губами: — Платона Игоревича.

— Вот спасибо, — мямлю ошеломленно.

Впав в эротический экстаз, я проживала последние недели в своем патенте и в объятиях Платона. Который то в губы целовал, то между ног. И первое, и второе было так прекрасно, приятно и горячо, что вплоть до вчерашнего утра, когда «свекровь» нарисовалась на пороге, я не замечала ничего.

Интересно, а Платон Игоревич в курсе охоты? А сам он, часом, не охотник?

Было бы забавно. Ха-ха.

Кривлюсь и открываю дверь кабинета, включаю свет. Первая. И возможно, единственная.

Команда, скорее всего, соберется сразу в цеху. С документацией, наконец, более-менее покончено, и столы стоят пустыми, ребята работают по-настоящему. Я бы тоже поехала туда, но Саша — пакостит и заваливает тупыми правками. После того короткого разговора с Платоном он перешел на максимально официальный тон, приправленный язвительностью.

Понятно, почему Саша сплавил меня в Красноярск: хотел проучить через сомнительное повышение, как у нас в науке принято. Это я восприняла поездку как шанс и возможность пожить самостоятельно. Семья у меня прекрасная, но будь я в Москве, родные бы уже влезли раз триста.

Саша хочет перетянуть одеяло на себя: грант — это деньги, и деньги немалые. А он не был бы руководителем, если бы халатно к ним относился.

Меня коробит его ревность. Видный, симпатичный, начитанный. Найдет себе кого-нибудь — разве это проблема?

Кто бы мог подумать, что скромная цыганочка столкнет стольких сильных мужиков лбами. Чувствую себя по меньшей мере Беллой Хадид, вот только рост у нее под метр восемьдесят, а у меня — метр шестьдесят. Возможно, секрет притягательности вовсе не в модельной внешности и все мы, девочки, по сути, роковые? Главное — не прятаться за собственными страхами?

Надо будет поразмышлять на досуге.

Взгляд касается поникшего фикуса на столе Смолина. Горестно вздохнув, я набираю