сквозь глухие быстрые удары осознаю четко и ясно — она влюблена в моего брата. По-настоящему.

И разумеется, она не должна догадаться, как меня разрывает изнутри.

— Нет. Вроде бы все нормально.

— Людмила Михайловна, значит, — говорю я. — И как вы с ней?

Эля поднимает ладонь и качает ею в воздухе. Нахмурившись, закусывает губу. Это смешно. Она всегда меня смешила своими реакциями, и я ощущаю новую волну раздражения. Перевожу глаза на сахарницу в виде кота. Я просто не могу с собой справиться.

— Ну, думаю, к ней нужен подход, — замечаю.

— Какой же? Поделишься? Плачу сотку.

— Ха! Сотку. Поцелуешь — расскажу. Шучу.

— Как твой сын? Людмила Михайловна сказала, он недавно болел.

— Да, возили его в больницу. Спасибо, все в порядке. Вылечили пацана, стал лучше прежнего.

Что тут еще добавить? Хотелось бы кому-то не чужому рассказать, что моя бывшая нашла себе нового ебаря, который таскает моего сына на руках. И отчего-то осознать и принять это не получается. Мама советует отдалиться и вообще не лезть, пусть живут сами. Платить алименты, раз я, лошара, согласился. Но не могу я так. Когда вез его на днях в больницу, потом держал на руках горячего, столько эмоций через себя пропустил, что часть из них в душу въелась. Сын капец как на меня похож. Советы оставить их семью в покое кажутся логичными, но неприемлемыми. А посоветоваться не с кем. Потому что никто из знакомых в такой ситуации не был. И не хочет побывать даже гипотетически.

Минуту сидим в тишине, воздух становится тяжелым. Наконец, я продолжаю:

— Так зачем ты хотела встретиться? — Хочется быстрее закончить этот разговор.

— А ты считаешь, причин нет?

Изгибаю бровь. Эля закатывает глаза, встряхивает волосами и открывает рот. Очевидно, сейчас Элина Одинцова начнет объяснять мне, как жить и что делать, поэтому опережаю:

— Так и что Людмила Михайловна? Подружились?

Какой-то каскад вопросов. Одни стрелы, никакой сути. Фигня.

— Слушай, она очень привязана к Платону, — говорю я быстро. — Это иногда нездорово, и он ничего не может с этим поделать.

— Да, я догадалась.

— Ты не догадалась.

Вновь смотрю на сахарницу, причудливой она формы. Беру, в руках верчу. Знаю, что голубые океанические глаза направлены на меня, понимаю, что сверлит, и не могу найти силы в этом убедиться. Просто не могу, и все, потому что ссориться толку нет: Платон был лучше. Снова. Всегда. Вот и все. И здесь Элина тоже из-за него.

— Людмила Михайловна классная мама. В детстве я даже завидовал Платону: куда бы он ни ехал, будь то школьная экскурсия, летний лагерь, олимпиада, — она была в числе сопровождающих. Готовила ему по пять блюд, носки гладила. Но потом зависть моя как-то поутихла. Мать не отпускает его никуда. Ты, может быть, знаешь, что ему предлагали работу за границей, был интересный, денежный проект, зэпэ в баксах и все такое. Платон сначала согласился, но она тут же собралась лететь с ним. Он отказался из-за нее, потому что тут хоть как-то что-то, а там чужая страна, чужой язык, мама бы просто от него не отошла ни на один шаг. Он снимал квартиру, так она приезжала каждый день. С Юляшкой они постоянно ссорились, потому что не могли его разделить. Однажды Юляшка заявила, что Людмила Михайловна предлагала ей деньги, чтобы отстала от Платона. Но это вряд ли, денег у его матери особо нет.

— Могла бы взять кредит. Я бы так сделала.

— Точно. Я что-то не подумал о таком варианте. — Борюсь с улыбкой. С Элей всегда было легко и весело. — Ты, наверное, думаешь, Платон живет в гараже, потому нет денег на квартиру? Если бы. Гараж — обитель дяди Игоря, и единственное место, куда Людмила Михайловна не может приехать.

— Да ладно. Всегда считала, что у меня сложные родители и гиперопека. Даже обидно, я в Сибири третий месяц, а от них ни одной проверки.

— Она не смогла заставить Игоря оставить гонки, но почти смогла заставить Платона. Иногда мне кажется, она отыгрывается на сыне за все то, что недодал ей муж.

— Это жестоко с ее стороны. Он ведь... отдельная личность.

— Платон одинок. Ему нужен близкий человек рядом, не сдавайся. Капец как нужен.

И мне.

Я уже готов подобно телке распустить нюни, поэтому одним глотком допиваю кофе, встаю и, широко улыбнувшись, поднимаю, наконец, —смотрите, какой смелый! — глаза. Элина прекрасна. Еще прекраснее, чем когда я ее увидел впервые. Отношения с моим бро идут ей на пользу, аж светится изнутри.

— Мне пора.

— Эй, постой, мы ничего не решили и ни к чему не пришли. — Эля тоже встает.

Подхожу и быстро клюю в щеку.

— А тут нечего решать. Платону я больше не доверяю, команда распалась. Движемся по жизни в разные стороны.

— Егор! — Она хватает меня за руку. — Ну нельзя же так! Ты что делаешь?! Вы же семья, вы как гребаные близнецы, дополняющие друг друга. Лучшие друзья! — Глаза Элины наполняются слезами.

Народ в кафе оглядывается, и я усмехаюсь мысли, что все выглядит так, будто я бросаю девушку, а она плачет и умоляет дать еще шанс.

— Ну помяли друг друга после дрифта, пусть отпустит. Да не стою я того. Я... блин, занудливая, противная, высокомерная. Эгоистка избалованная! У меня ноги, в конце концов, кривые, слава богу, цыганка и прячусь под юбками. В реальности интрига-то так себе.

— Эля...

— Егор! Вам нельзя ругаться насовсем-совсем! Я не хотела быть с Платоном. Честное слово, я хотела с тобой. Просто... — Она трет лоб. — Я влюбилась. Прости, пожалуйста. Если только можешь. Это как лавина. Я просто влюбилась так, что подпрыгивала перед его мамой все утро, а она лишь глаза закатывала и смотрела как на ничтожество. Я на те же грабли с размаху, но теперь все иначе. Пожалуйста, пойми. Ты нам обоим очень дорог. Мы оба по тебе скучаем.

«Мы оба». Да пошла ты.

Быстро киваю много раз. Оставляю деньги и выхожу на улицу.

Машина далеко, в центре проблемы с парковочными местами, поэтому иду пешком. На душе камень — тяжелый, острый. Теперь я себя еще и мудаком чувствую, что так некрасиво отреагировал на обоюдное предательство и не поддержал сладкую парочку.

Платон ни разу не спросил, как у