как своего сына или просто как ребенка? Стала бы я спасать его из пожара или спасаться сама? Он мне уже снился? Сколько времени я приходила бы в себя, если бы он прямо сейчас умер? А сейчас? А вот сейчас?

Оказавшись дома, Брайони ощущала постепенный рост тревожности, боясь, что что-то случится с Фрэнком, кто-то заберет его, или она все испортит, или случайно перевернется во сне и придушит его.

Кстати, это и я помню.

До того, как что-либо похожее на обожание пропитало мои кости, я ощущала страх, что что-то случится с сыном. Пожалуй, острее, чем другие, представляла, как полки внезапно срываются со стены и сокрушают его тельце, когда он, совершенно беспомощный, лежит в колыбельке. Я воображала, что в квартиру кто-то вламывается, ребенка закалывают ножом, его голову разбивает падающий кирпич. Я начала дергаться из-за того, что люди входили в дом в уличной обуви, не мыли руки после посещения туалета, не отдавали мне ребенка, когда он начинал плакать.

В те двенадцать часов, которые я каждый день проводила одна (Ник должен был вернуться на работу после пяти дней выходных), катастрофические видения были такими же частыми, как и «логические». В первые несколько дней жизни ребенка – адреналиновые, бессонные, изрядно сдобренные гормонами, хрупкие дни – разум матери с такой же вероятностью озабочен мыслями о смерти и разрушении, с какой чайными пакетиками и ватой. И все же, проговаривая подобные вещи вслух, вы каким-то образом подставляетесь под осуждение других людей. Я ощущала, что мне можно рассказывать Хейли, Нику и терапевту, что у меня бывают видения, где я оставляю своего сына в лесу или случайно душу его во сне. Выберите для своих откровений неподходящую аудиторию – и вас сочтут сумасшедшей.

Брайони, наконец, начала подозревать, что страдает послеродовой депрессией, и рассказала об этом матери.

– Я постоянно была в панике. Я не могла спать – только следила за ним. Потом начала осознавать, что не выполняю свои задачи. Я так-то достаточно организованный человек, но ходила по дому и понимала, что оставляю за собой след из недоделанных дел. Отчасти в этом повинна усталость, но отчасти причина в том, что мозг выстреливал такое количество информации, что я постоянно была перегружена. Многие из этих мыслей бубнили: «Ты плохая мать, ты не понимаешь, что делаешь, Тим [партнер Брайони] тебя ненавидит». Под конец я начала осознавать: «Ой, что-то нехорошее творится».

В ее мыслях и чувствах присутствовали элементы, которые, по словам Брайони, были ближе к фантазии и психозу, чем к тому, что мы обычно понимаем под депрессией. Она менялась как личность. Так происходит со многими молодыми родителями, но при этом теряла способность понимать, что реально, а что нет.

– Например, в комоде определенно жил педофил, – объясняла она на полном серьезе. – Если бы я повернулась спиной к Фрэнку, он бы его забрал.

Когда сын подрос и заболел, темп перемен попросту не дал Брайони ни единого шанса успеть за ними, и поэтому в трещины начали просачиваться страх, фантазия и паранойя.

– Не помню, чтобы кто-то говорил, что наша идентичность будет меняться, для нас станут важными совсем другие люди и вещи. Если бы мне предстояло пройти все это снова, я позволила бы себе чувствовать. И окружила бы себя людьми, перед которыми мне было бы комфортно выражать эти чувства.

Не счесть женщин, которые связывались со мной с тех пор, как я написала о собственных переживаниях периода раннего материнства в колонке в Vogue. Они говорили, что то, как я показала эти первые месяцы и как с ними справлялась, изменило их мысли и чувства в отношении рождения детей. То, что я забеременела как раз тогда, когда мне полагалось начать переподготовку, чтобы стать учителем, означало, что мне снова пришлось броситься в мир фриланс-журналистики.

Я писала статьи о беременности, сексе, деторождении, кормлении грудью и социальной изоляции во все женские журналы и все газеты, с которыми когда-либо работала.

Ну, редакторы же советуют писать о том, в чем разбираешься, а учитывая все часы бодрствования в заботе о новорожденном, у меня не оставалось места в голове, чтобы писать о чем-то другом.

В итоге меня попросила придумать колонку бывшая коллега, женщина, которую я знала со времен университета. Она умела заставить меня рыдать от смеха, просто описывая пирог со свининой. Это женщина, у которой нет ребенка, и как следствие, ей интересно читать об альтернативной реальности, происходящей вокруг. Иногда, я уверена, мои рассказы о бессонных ночах и своевольной моче наполняли ее ужасом, а в другие моменты – крайним облегчением.

Женщинам, пробивающим лбом путь через «годы паники», нужно слышать эти рассказы; нужно видеть, что материнство – не сплошь пастельные украшения для дома и пикники в парке. Вам может понадобиться время, чтобы полюбить собственного ребенка. Вы можете чувствовать себя неправильными. Можете быть не похожи на других окружающих мам. Вам может хотеться выйти на улицу и побежать на рассвете сквозь снег. Или остаться на весь день в постели и общаться с ребенком. Вы можете стать очень возбудимой. Можете полностью утратить либидо. Вас может пугать одна мысль о том, что надо выйти из дома. Вам может хотеться выйти из дома – и идти, не останавливаясь.

Материнство – это индивидуальный опыт, равно как и социальный конструкт.

Как молодые родители и друзья молодых родителей мы должны дать этой трансформации место для дыхания; должны согласиться с тем, что не существует одного-единственного или правильного способа стать родителем. Необходимо дать людям возможность говорить, что они чувствуют, даже если это вызывает дискомфорт, и воспринимать эти чувства всерьез.

Послеродовые психические заболевания сильно распространены (вспомните еще раз: половина матерей), и мне кажется примечательным то, что 50 % женщин не говорят ни о каких симптомах. В водовороте гормонов, недосыпа, физической боли, финансовой незащищенности, изменений в отношениях, социальной изоляции, утраты структуры и стресса, которые почти неизбежно следуют за рождением ребенка, было бы смешно не претерпеть серьезных изменений в психическом состоянии. Как матерям, так и отцам. И все же мы рискуем упустить из виду факт, что нужно найти причину и решение для этих состояний. Нам слишком часто говорят, что открытости, умения говорить о своих чувствах и просить помощи достаточно.

Это то, что моя подруга Ханна Джейн Паркинсон называет «Тем Самым Разговором» в своем превосходном эссе «Это вам не сломанная нога»59, посвященном неправильному обращению с психическими заболеваниями в мейнстримной культуре и опубликованном в The Guardian в 2018 году. Ханна