Язов 28 сентября 1990 года, то советский военно-промышленный комплекс потеряет более ста заводов, критически важных для производства СУ-25, авиаракет «воздух – земля», пункты наведения фронтовой авиации, комплексы средств автоматизации и т. д.[509] С июля по сентябрь 1990-го Верховный Совет Украины принял несколько законов и постановлений, осложнивших воинский призыв с ее территории или запрещающих прохождение военной службы за пределами «национальной» территории республики. В Верховном Совете РСФСР Ельцин призывал ввести те же правила для российских призывников. Это означало раздел армии по границам республик, фактическое разрушение единой призывной системы. К октябрю 1990 года армия недосчиталась 400 тысяч призывников. Призывная кампания полностью провалилась в прибалтийских республиках, на Южном Кавказе и в Молдавии, но численность новобранцев также значительно упала на Украине и в Российской Федерации[510].

В конце октября Горбачев провел серию совещаний с верхушкой военного командования. Все, кто принимал в них участие, пришли к выводу, что Советская армия находится в кризисном состоянии, а причина заключается в кризисе центральной власти. Выступавшие жаловались на «импотенцию» Горбачева и Рыжкова. Генерал-полковник Владислав Ачалов, командующий советскими воздушно-десантными войсками и самый молодой генерал в армии, говорил от лица многих: «Никто не выполняет указы президента». Он также выразил свое отношение к использованию армии во время межэтнических конфликтов: «Расплачиваемся солдатскими жизнями за амбиции фюреров». В январе 1990 года Ачалов по приказу Горбачева ввел подразделения ВДВ в Баку, чтобы очистить город от боевиков Народного фронта и демонстрантов. Он стал свидетелем того, как политическое руководство страны, включая Горбачева, дистанцировалось от военных, в то время как московская пресса и оппозиция обвинили армию в проявлении насилия против безоружных гражданских лиц. На Кавказе, в Прибалтике, Молдавии и Западной Украине, продолжал Ачалов, люди относятся к армии как к «русским оккупантам». Если президент не начнет действовать, заключал Ачалов, армия будет вынуждена ввести военное положение, чтобы защитить военнослужащих и обеспечить сохранность военных складов. Такое провокационное заявление было рассчитано на то, чтобы привлечь внимание Горбачева[511].

Военный парад 7 ноября 1990 года не поднял моральный дух советских военных. Офицеры, командовавшие танковыми дивизиями и войсками ВДВ, впервые почувствовали себя нежеланными гостями в столице. «Когда парад кончился, – вспоминал один из его участников, – было одно ощущение – тяжелой усталости, как будто закончил не парад, а большую, грязную, неблагодарную, унизительную, непрестижную работу[512]. 13 ноября Горбачев встретился с группой из более чем тысячи советских офицеров, избранных в Верховный Совет и на другие общественно-политические должности. Военные продолжали подчиняться своему главнокомандующему, но он явно потерял их уважение[513]. Спустя неделю Язов сопровождал Горбачева в Париже на конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе. Советский лидер был одним из тридцати пяти глав государств, подписавших Парижскую хартию для новой Европы, а также ДОВСЕ. Во время церемонии советский дипломат, участвовавший в переговорах и стоящий рядом с маршалом, услышал, как Язов сказал будто себе самому: «Этот договор означает, что мы проиграли Третью мировую без единого выстрела»[514].

СТОРОЖЕВОЙ ПЕС

В конце 1990 года КГБ был огромной структурой – 480 тысяч человек офицерского и технического состава, работавших внутри тайной полиции со строжайшей военной дисциплиной. Комитет был наследником революционной Чрезвычайной комиссии, ОГПУ, НКВД и МГБ и действовал как «карающая длань партии» – точнее, был террористическим инструментом коммунистического режима. Подобно партии, КГБ пронизывал все структуры Советского государства, общества и экономики. Только в одной Москве штат КГБ насчитывал от 65 до 89 тысяч единиц. Также имелась секретная агентура и платные информаторы, чьи имена и должности были наглухо запрятаны в архивах. В подчинении у Комитета были пограничные войска и таможня, его управления обеспечивали всю логистику и коммуникации для партийно-государственного аппарата, безопасность стратегического ядерного оружия и многое, многое другое[515].

В феврале 1990 года заместитель советника по национальной безопасности США Роберт Гейтс сопровождал Джеймса Бейкера в Москву и официально встретился с главой КГБ Владимиром Крючковым в его кабинете на Лубянке. Гейтса поразило, насколько спокойно говорил Крючков о наступающем конце партийной монополии на политическую власть. Возможно, шутил Крючков, «мы должны разделить (коммунистическую) партию на две части с одинаковыми платформами», как в США. Гейтс спросил: «Может ли одна из этих партий стать капиталистической?» Шеф КГБ не ответил. В личных беседах Крючков оценивал горбачевскую реформу партии как огромную ошибку. Крючков также сказал Гейтсу, что советское руководство начало слишком много перемен одновременно: «Изменения нужно дозировать осторожно, как кислород. Слишком много и слишком быстро – и у людей закружится голова»[516].

Они говорили и о будущем Советского Союза. Гейтс заметил, что многие регионы были присоединены к СССР насильственно и теперь требуют независимости. Крючков ответил, что в США была Гражданская война, и Конфедерацию южных штатов вынудили вернуться в федеративное государство военной силой. Кроме того, все советские республики принадлежат единому экономическому пространству: «Ни одна из республик не сможет завтра отделиться, не почувствовав негативных последствий». Глава КГБ озвучивал общую линию Кремля: Горбачев утверждал то же самое[517]. Крючков согласился с Гейтсом, что политические перемены в СССР опережают экономическое развитие. В любом случае, подтвердил он, у Советского Союза нет иного выбора, кроме фундаментальных перемен. Он предупредил американца: «Если США попытаются загнать нас в угол, воспользовавшись нашими нынешними трудностями, или поставить нас в неприемлемую ситуацию», это вызовет острую реакцию не только в партии, но и у советских граждан[518]. Гейтс сделал вывод, что глава КГБ больше не поддерживает перестройку. Вернувшись в посольство США, он сказал Бейкеру, что Горбачеву нужно опасаться удара в спину. Приехав в Вашингтон, Гейтс говорил о том же с Кондолизой Райс, главным экспертом по СССР в Совете национальной безопасности при президенте[519].

Леонид Шебаршин, глава внешней разведки КГБ, вспоминал, что его организация «плыла по течению». Крючков, по воспоминаниям, был по натуре оптимист и любил приговаривать «Проиграть мы всегда успеем, надо стараться выиграть». Но при этом на растущий вал плохих новостей не реагировал. Шебаршин резюмировал: «Взглянуть беспристрастным оком на настроение народа страшно». Организация, которая привыкла рапортовать руководителям страны об «отдельных проявлениях» антисоветских настроений, оказалась не готова к системному кризису: «Комитет пытается укрыться в частностях, чтобы не увидеть целого». В 1990 году Шебаршин ездил с инспекцией по службам КГБ в прибалтийских республиках, а также во Владивосток и Краснодар. Огромные штаты местных подразделений КГБ, вспоминал он, «не знали, ради чего они работают, какие проблемы должны решаться ими или с их помощью,