берлинской проблемы. Тогда советское руководство постоянно и часто консультировалось со странами-членами ЗП, а с наиболее обеспокоенной ГДР координация была прямо-таки интенсивной. Однако на этот раз советские действия готовились в строжайшей тайне, более того, во время кризиса они не информировали о возможном развитии событий даже кубинцев. Именно поэтому известие о развивающемся кризисе, полученное из средств массовой информации, застало страны Восточно-Центральной Европы врасплох и неподготовленными.

В Будапеште беспокойство вызывала не только опасность прямого военного конфликта между Востоком и Западом и страх перед новой мировой войной. Тревогу вызывало и то, что даже в случае мирного разрешения кризиса в обществе может развиться военная истерия, которую руководству будет трудно контролировать. Такой поворот мог бы серьезно нарушить ход внутреннего умиротворения, успешно продолжавшегося после потрясений (революции и советского вторжения) 1956 года.

На основании имеющихся на сегодняшний день источников невозможно составить точную картину действий венгерского руководства, а также того, какой информацией и когда оно располагало во время кризиса. В 10 часов утра 23 октября министр обороны Венгрии получил по военным каналам следующую телеграмму от маршала Андрея Гречко, главнокомандующего Верховным командованием объединенных вооруженных сил Варшавского договора: Принимая во внимание заявление президента США Д. Кеннеди. В связи с провокационным заявлением 23 октября 1962 года и возросшей опасностью начала войны, вызванной западными агрессорами, я предлагаю:

1. Ввести повышенную боеготовность всех войск служб вооруженных сил, подчиненных Верховному главнокомандованию [Объединенных вооруженных сил].

2. Пожалуйста, сообщите о мерах, принятых вами 24 октября.

Это "предложение" было введено в действие в тот же день, и в Венгрии в основном были приведены в боевую готовность ВВС и части ПВО.⁴⁹ В тот же день ПК ХСВП провел очередное заседание, но, согласно стенограмме заседания, ситуация на Кубе даже не упоминалась. Заседание, вероятно, закончилось к тому времени, когда новость о телеграмме Гречко дошла до политического руководства.

Однако некоторое время спустя, после того как в Будапешт пришло известие о пространной декларации советского правительства,⁵¹ специальная группа высших руководителей под руководством Яноша Кадара, включая заместителей премьер-министра и министра иностранных дел, составила краткую декларацию от имени венгерского правительства, в которой осуждала агрессивные действия США, угрожающие независимости Кубы. Само правительство, однако, было созвано лишь два дня спустя, 25 октября, когда члены кабинета должны были задним числом утвердить это заявление. Однако в руководстве, видимо, были значительные колебания - возможно, они надеялись получить больше информации из Москвы по дипломатическим или партийным каналам, - поэтому декларация была опубликована не на следующий день, 24 октября, а 25-го в ежедневной газете ХСВП Népszabadság. На заседании Совета министров 25 октября Кадар, который с сентября 1961 года занимал посты премьер-министра и первого секретаря ХСС, проинформировал членов кабинета о ситуации на Кубе, вероятно, основываясь на информации, полученной от маршала Гречко.⁵³ Его доклад, однако, как мы теперь знаем, был очень неполным. Проанализировав действия американцев, Кадар заявил, что в Советском Союзе был отдан приказ о боевой готовности, но резервы не были призваны. Значительное количество новых советских войск было переброшено на территорию ГДР, Польша усилила войска на границе Одера и Нейсе, а Болгария - на границе с Турцией и Грецией. Помимо этих мер, в каждой стране-участнице Варшавского договора военные были приведены в боевую готовность. Кадар также сообщил правительству, что по "просьбе" маршала Гречко венгерское военное руководство приняло необходимые меры; так, в Венгрии в боевую готовность были приведены в основном ВВС и части ПВО. Это было явным признанием того факта, что венгерская армия фактически была мобилизована непосредственно Москвой, без ведома местного партийного руководства. Поэтому Совету министров теперь пришлось задним числом одобрить действия "чрезвычайного кабинета" - так теперь эвфемистически называли импровизированное экстренное заседание нескольких высших руководителей 24 октября.

Хотя венгерское руководство явно не обладало достаточной информацией о ситуации, Кадар справедливо оценил кризис как самый серьезный международный конфликт со времен Второй мировой войны. Не имея, очевидно, информации из первых рук, он, будучи прагматиком и хорошо зная мышление Хрущева, пришел к выводу, что конфликт, скорее всего, будет разрешен мирным путем. Этот вывод основывался главным образом на двух факторах: не было столкновения между советскими и американскими кораблями, "когда блокада и корабли должны были столкнуться", а Советский Союз тем временем объявил, что Москва готова принять участие во встрече на высшем уровне.

В соответствии с этим правительство уполномочило "чрезвычайный кабинет", в состав которого теперь входил министр обороны, принять необходимые меры в связи с кризисом. В последующие дни, скорее всего, этот специальный орган по управлению кризисом занимался решением проблем, возникших в результате кризиса, хотя никаких документов, касающихся его деятельности, не обнаружено. Официальные органы венгерской партии не занимались ситуацией, связанной с кубинским кризисом, согласно протоколам заседаний ПК и секретариата, состоявшихся 2 ноября. До этого, 25 октября, секретариат путем мгновенного голосования принял решение о направлении в Гавану репортера MTI (Венгерского агентства новостей). Это также говорит о том, что руководство уже на том этапе исключило возможность столкновения сверхдержав. Похоже, что идея созыва внеочередного заседания Центрального комитета, которое было бы логичным шагом в такой серьезной ситуации, также не возникла; во всяком случае, такого заседания не было. В сложившейся ситуации венгерское руководство мало что могло сделать, поскольку не могло оказать какого-либо влияния на ход событий, хотя возможный результат кризиса, если бы он был неблагоприятным, кардинально повлиял бы и на судьбу Венгрии. Поэтому единственным полем для деятельности стала пропаганда: государственные и партийные власти пытались усилить сочувствие населения к Кубе и организовывали митинги солидарности на фабриках и заводах.

Самый зрелищный и масштабный массовый митинг состоялся 26 октября в Спортивном зале Будапешта, где главными ораторами были заместитель премьер-министра Дьюла Каллай и посол Кубы Кинтин Пино Мачадо. На митинге было принято обращение к исполняющему обязанности генерального секретаря ООН У Тану с просьбой о посредничестве в разрешении кризиса. В качестве еще одного важного жеста солидарности Янош Кадар принял кубинского посла вместе с двумя журналистами из кубинской газеты Revolution, и их беседа была опубликована на первой странице Népszabadság рядом с заявлением венгерского правительства 25 октября. Тем не менее, поразительно, что когда 31 октября Кадар выступал на партийной конференции в Будапеште, готовясь к Восьмому съезду ВСП, состоявшемуся в конце ноября, в его речи не было ни слова о Кубе или каком-либо другом международном вопросе. Согласно конфиденциальным отчетам о настроениях народа в момент кризиса, в стране не было военной паники; население верило, что Советский Союз успешно предотвратит опасность сильного пожара. Все это вполне правдоподобно, тем более что руководство страны делало все возможное, чтобы народ как можно