Кобурги по-прежнему занимают этот трон, хотя и не происходят больше по прямой линии от нашего первого короля. Возможно, когда-нибудь на трон сядет женщина, потому что исключительно мужская линия наследования отменена через 160 лет после объявления независимости.

Сын Леопольда I Леопольд II не оставил наследников по мужской линии. После него пришел Альберт I, сын его умершего брата. Альберт I картинно-эффектно окончил свой жизненный путь. Он был страстным любителем скалолазания. 17 февраля 1934 года он сорвался со скалы в Марш-ле-Дам под Намюром. Его гибель погрузила страну в глубокий траур. Любимый народом и вызывающий восхищение во всем мире король-рыцарь, герой Первой мировой войны, ушел навсегда. Улица, соседняя с моей, так и называется — Rue de la Roche Fatale — улица Роковой скалы.

Преемником Альберта I стал его сын — Леопольд III. Он покинул трон 16 июля 1951 года после возникновения «королевской проблемы», которая привела страну на грань гражданской войны. Королем стал юный Бодуэн I. Он скончался 31 июля 1993 года, и его кончина погрузила страну в глубокий траур. Бодуэн правил 43 года — больше времени, чем любой другой монарх тех лет. Le roi triste, «грустный король», как его называли, многое испытал на своем веку. Ему было пять лет, когда его мать погибла в автокатастрофе; годом позже разразилась война. Отец его был очень спорной фигурой, а когда Бодуэн женился на испанской дворянке Фабиоле де Мора-и-Арагон, выяснилось, что у них не может быть детей. Король, правитель, «отец отечества», не избежал недуга, знакомого самым обыкновенным его подданным.

На смену Бодуэну пришел его брат Альберт. 9 августа 1993 года Альберт II принес присягу на Конституции, незадолго до того определившей новый, федеральный статус королевства.

Со смертью короля Бодуэна стало предельно ясно, что все в общем и целом хорошо информированные круги страны сильно недооценивали привязанность бельгийского народа к королевскому двору. На второй день после его кончины я стоял на площади перед дворцом, изумляясь бесконечному потоку людей с цветами в руках. Они приехали в Брюссель со всех концов страны. В королевском парке Варанде я слышал наречия и акценты, которыми богата Бельгия, а таковых совсем не мало.

В течение целой недели выражение благодарной скорби непрерывно нарастало. Поклониться гробу своего монарха пришло несколько сотен тысяч бельгийцев. Перед дворцом в прохладе летней ночи, мирно ожидая утренней зари, сидел и стар и млад. «В семь снова откроют ворота, и мы тогда сможем войти», — говорили две девочки из Лизеле — местечка, затерявшегося между Мехеленом и бухтой Шельды. Они уже провели здесь около шести часов.

В те дни из уст самых простых людей можно было услышать: «Он был нам как отец. Он объединял страну. Он был хороший человек».

Pater patriae — «Отец отечества» — с тех пор как я переводил эти слова Саллюстия в школе, я их больше не слышал. Бодуэна не просто любили. Для бельгийского народа он был лидером, или, как сказал кардинал во время заупокойной мессы, пастырем.

А по прошествии этой недели?

Подобного рода чувства естественным образом схлынули, но удрученность и восхищение бельгийского народа не были притворными. В этот раз можно было говорить о едином бельгийском народе. Бодуэн был яркой фигурой, настоящим королем, отцом для своих подданных, но при этом он был со всеми рядом. Он был такой же человек, как все.

В Бельгии строго соблюдается принцип, согласно которому «корону не обнажают». На моих глазах один из председателей нижней палаты в течение нескольких секунд буквально рассвирепел, когда один из уважаемых членов палаты спросил его, чтó именно мог сказать король по поводу другого уважаемого члена палаты. Председатель грубо лишил его слова. Это было много лет назад. Во время политического кризиса, который с 2007 года никак не успокаивается, корона несколько раз «обнажалась». В 2010 году один молодой неопытный председатель партии сболтнул лишнего во время популярной телепередачи. Говоря словами Элсхота, Земля от этого не съехала со своей орбиты. Реакция была слишком вялой. Ибо на нашу систему политических переговоров никак не влияет отдельно взятая конфиденциальная беседа с королем (colloque singulier).

Дворец функционирует как «черный ящик». Информация поступает внутрь, там ею обмениваются, но наружу не выходит ничего слышимого или видимого. Любому, кто в ходе colloque singulier выдаст какой-либо секрет, на сто процентов гарантируется, что никакой утечки информации не последует. Идеи или предложения могут выдвигаться, рассматриваться или уточняться, а тайные намерения — раскрываться и освещаться на основе полного доверия. Злоупотребление исключено. Разве это не восхитительный парадокс? В то время когда СМИ кишат утечками информации и бестактностью и стремятся ко все большей открытости, тайна монарха становится все важнее.

Король никогда не может себе позволить, даже невзначай, предпочесть одного человека другому. Никто не может показать это публично. Тот, кого король навестит, должен сам делать выводы. Король — верховный арбитр, а арбитрам по определению положено судить все стороны на игровом поле строго одинаково. Но и эта часть функций короля не выдерживает кризиса бельгийских институтов. Некоторых председателей партий король просто не приглашает. То есть он не знает их позиций. Здесь иное. В конечном счете дворцу всегда удавалось использовать роль новых политических течений в деликатном взаимообмене между неизбираемым главой государства и демократическими представителями суверенного народа. Самый известный исторический пример — социал-демократия. Но на сей раз очень похоже, что наш монарх не имеет ни малейшего представления о том, как ему обращаться с этой сильнейшей политической формацией страны. Признаем, что это партия республиканская и сепаратистская. Но когда-то и социалисты были республиканцами. Теперь они защищают монархию, во всяком случае со стороны франкофонов. Арбитр, который не знает, как относиться к самому сильному игроку на поле, должен уйти с поля. Монархия становится врагом сама себе.

Или это принципиальная позиция двора? Со времен основания Бельгии советники короля (всегда рекрутировавшиеся из господ) играли за кулисами решающую роль — во зло или во благо, но так было заведено.. Разве не помогал Жюль ван Прат Леопольду I словом и делом, когда напряжение между первым королем Бельгии и его министрами достигло критической точки? А если бы Леопольд II меньше слушался графа Капелле, он бы наверняка совершил меньше политических промахов.

С 1983 года шефом кабинета, теперь уже двух королей, является Жак ван Эйперселе дe Стрихау[57]. Журналисты называют его ван Эйп, «Spirou» (фр. Белка) и «вице-король». Он из благородных, католик, франкофон, но хорошо говорит на нидерландском и в своем похожем