Это задевает базовую функцию парламента: он не властен над деньгами, которые расходует правительство. Принимать законы против этих властных блоков в Бельгии лучше не пытаться. Законопроекты все еще составляются служебными органами, причем не от партий, а от крупных организаций. Эти организации, как и положено, отстаивают свои интересы, и еще неизвестно, чьи — аппарата или рядовых членов. В любом случае это не всеобщий интерес. Избиратели не в состоянии его контролировать. Еще не было случая, чтобы нехорошие члены Христианского больничного фонда прокатили своего председателя. Еще не было случая, чтобы рабочие-социалисты отправили в отставку руководство социалистического профсоюза АБВВ из-за предательства классовых интересов. Как и не было случая, чтобы негодующие католические учителя сместили с должности прелата — теперь это женщина, — управляющего учреждениями католического просвещения. Руководство такими организациями давно уже не контролируется их членами.

Видимо, будет наивностью полагать, что парламент может усилить свое влияние на территориях, где подобные могущественные и богатые организации в течение десятилетий чувствуют себя хозяевами. Не то чтобы парламент утратил в этих областях всякое влияние, нет, но эти области расширились донельзя. В XIX веке «школьная война» протекала в парламенте, на улице и в церквах. Но размеры нынешнего школьного народонаселения (включая учителей) не входят ни в какое сравнение с тогдашним. Парламент же все время обсуждал, критиковал и одобрял законы о медицинском страховании. Кассы взаимопомощи, которые разносили в пух и прах полуголодные, но стойкие духом пролетарии, превратились сейчас в бюрократические автоматизированные империи, куда втекают и откуда вытекают миллионы евро. Зоны управления неимоверно разрослись, денежные потоки льются как тропические ливни. Колоссальны притязания народа посредством этих организаций на деньги, собранные с налогов.

Контролирующий народ, то есть парламент, выделяет средства внепарламентским организациям и по ходу этой операции лишается и контроля и денег. Выросший от этого государственный долг годами висит как навязчивое состояние бельгийской политики. С начала 90-х годов он начал снижаться. Мировой финансовый кризис снова загнал его вверх почти до 100% валового национального продукта. Двадцать лет тому назад госдолг превышал годовой объем товаров и услуг Бельгии. Возникла (и сохранилась) необходимость в случае открытой угрозы со стороны Европы или вымогательства шакалов рейтинга подтолкнуть нас в сторону санации.

По Конституции федеральное правительство включает в себя 15 министров. В него могут входить также несколько подчиненных госсекретарей, но на этом баста. Депутат, став министром, покидает парламент, его замещают. Был период, когда бельгийское правительство разбухло дальше некуда. После каждых выборов больше тридцати господ и несколько дам со счастливыми лицами взирали на страну с групповой фотографии. Драконовскими мерами это число было сокращено, что кажется вполне очевидным для страны, где любая правительственная коалиция состоит из четырех партий, по две на каждой из сторон языковой границы.

Президиум кабинета министров собирается по пятницам. Отраслевые кабмины разных секторов обычно чаще. Все более значительную роль играют ведущие министры — премьеры и вице-премьеры. Они принимают меры, если правительство попадает в щекотливую ситуацию. Они спасают положение, если оно снова кажется безвыходным. На первый взгляд небольшая проблема у нас в Бельгии может внезапно стать непреодолимой.

Министры и госсекретари работают со своими собственными «кабинетами». Это слово не означает в Бельгии «правительство». Кабинет — это группа личных помощников министра. Они приходят и уходят вместе с министром, хотя среди них бывают «зубры», годами работавшие в разных кабинетах, но всегда с министрами одной и той же партии. Их называют «кабинетчиками». Кабинет составляется из людей, удобных для партии. Если министр имеет влияние, он может сам участвовать в отборе людей, с которыми будет работать. Но партии и другие, неполитические организации всегда играют при этом важную роль. У некоторых правительств в недавнем прошлом шеф кабинета по социальным вопросам был руководителем Христианского больничного фонда. После этого он стал крупным хозяином этого же фонда. Шефа кабинета премьер-министра годами рекрутировали из христианского рабочего движения. Потом он был председателем Национального банка или, еще хлеще, даже премьер-министром — вспомним «дело Дехане». Для божков помельче припасали функции чиновников госадминистрации.

Первой заповедью «фиолетового» правительства было снять свинцовый груз давления кабинетов с политического курса. Чиновничество, вначале задвинутое в тень, должно играть важную роль. Когда «зеленые» заседали в правительстве, у них не было своего аппарата и аппаратчиков, и они вынуждены были подбирать членов кабинета из чужих рядов. Это вносило свежую струю, но могло случиться, что «зеленый» министр попадался на удочку члена собственного кабинета.

Я не говорил, что в кабинетах сидят сплошь халтурщики. Я видел там достаточное количество интеллигентных, работающих на износ и даже с воодушевлением кабинетчиков, знатоков обоих языков. Но если кабинетчики разных министров пытались выработать политический компромисс, им нужно было всеми способами помешать тому, чтобы об этом многотрудном соглашении прознали члены Палаты. В конце концов, страной управляет штат придворных, а это не то же самое, что демократия. Кроме того, кабинеты зачастую рассматривают интересы страны как нечто подчиненное политическому благу своего министра и его партии. Политическое благо неравнозначно хорошему законодательству. Например, во время предвыборной кампании кабинетчики по ночам расклеивают плакаты в поддержку своего хозяина.

Сочинять законы — это только часть работы. Кабинеты сопровождают карьеру министра и исполняют гражданские повинности для партий. Это одна из множества причин, в силу которой христианские демократы не нашли своей игры в оппозиции. Они не могли рассчитывать на рабский труд верных кабинетчиков. Они привыкли разбрасываться, как имбирными пряничками, хлебными местечками. Но мешок с подарками вдруг опустел.

В кабинеты принимают людей из родственных партий, это уж так заведено. Кабинеты преимущественно нидерландскоязычные или франкоязычные, но не стопроцентно. У валлонских социалистов можно найти парочку фламандских, и наоборот. Языковая граница не так уж непроходима. Но представить членов одной и той же партии с разными идеологиями — это нам в Бельгии крайне трудно. Такой человек может быть только шпионом.

Далеко ушло то время, когда Поль-Анри Спаак принял в свое Министерство иностранных дел, причем добровольно, явного противника. У того была одна задача — интеллигентно возражать. Бургграф Давиньон, благородных кровей, католик, выходец из семьи потомственных дипломатов — полная противоположность социалисту и атеисту Спааку — не мог его превзойти. Но аристократ с удовольствием служил «красному» министру.

Бельгийская Конституция 1831 года считается образцом прозрачности и либерализма. Наш основной закон был таким передовым, что Леопольд I подписал его после долгих колебаний и с противоречивыми чувствами. Монарх получил от народа лишь небольшую власть.

За последние четверть века мы постоянно пересматривали свой основной закон, подтягивали, дополняли конституционными