– Дело в том, что я покупаю ключ или лампу лишь при определенных обстоятельствах – чтобы вознаградить себя за что-то… или же побудить к чему-то.

– Не понимаю… – рассмеявшись, пробормотала Жильберта. – А нельзя ли узнать…

– …К чему я себя побуждаю и за что вознаграждаю? Но право же, догадаться нетрудно, не так ли, мадам? За каждой из этих ламп, за каждым из этих ключей некогда стоял тот или иной научный труд, то или иное исследование. Конечно, это ребячество… Только никому не говорите, не то надо мной будут смеяться!

– Ах, какая великолепная лампа! – воскликнула Жильберта. – Вон та, зеленая с желтой ручкой! Эталон изящества.

– Изделие итальянского мастера. Золото и бронза, – заметил Марей не моргнув глазом. – Вам она так нравится? Вот, держите. Вы доставите мне несказанное удовольствие, если примете ее в подарок.

Сконфуженная, девушка робко взяла вышеозначенный предмет искусства, подняла его, чтобы получше разглядеть на свету, и поспешно вернула обратно на полку витрины.

– Что с вами? – удивился Жан Марей.

Жильберта внезапно побледнела, не в силах совладать с нервами, и на несколько секунд замерла, прикрыв глаза рукой, в то время как мадам де Праз, внимательно рассмотрев лампу, авторитетно изрекла:

– Могу поспорить, это змея… Да, так и есть: ее ручка в форме змеи.

– Вы совершенно правы, мадам. Но неужели эта чеканного золота медяница выглядит настолько пугающе?

Изобразив жалкое подобие улыбки, Жильберта пробормотала:

– Простите меня, Жан. Боже, как неловко!

– С ней такое бывает, с тех пор как погибла ее мать – моя несчастная сестра, – пояснила графиня. – Вы, мсье Марей, вероятно, слышали…

Жан Марей едва заметно кивнул и взял руку Жильберты, к которой уже начал возвращаться румянец, в свою.

– Я, наверное, кажусь вам такой глупой!.. – прошептала девушка.

– Нет-нет, что вы – ничуть! – горячо возразил молодой человек. – Но, судя по всему, когда-то вы испытали глубокое потрясение.

– Это уж точно, – подтвердила мадам де Праз. – Безграничный, неописуемый ужас. И клянусь вам, было от чего! Но с тех пор прошло пять лет, и Жильберте пора бы уже излечиться от этой фобии… Давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом. Я и сама не могу вспоминать о той драме без дрожи.

– Тетушка, я предпочла бы все рассказать Жану – и больше уже не будем касаться этой темы. Мне хотелось бы, чтобы мой жених знал о матушке абсолютно все.

Еще не до конца овладев собой, Жильберта опустилась в кресло, взяла графиню за руку и прижалась виском к ее надушенным пальцам:

– Расскажите, тетушка, расскажите Жану, я вас умоляю.

Мадам де Праз колебалась, словно боясь ворошить прошлое.

– Почему бы вам, мадам, и не выполнить ее просьбу? – тихо произнес Марей.

С печалью и серьезностью, которые не ускользнули от ее собеседника, графиня ответила:

– Знали бы вы, мсье, сколь жуткие эмоции вы просите меня оживить! Я помню все в мельчайших подробностях, словно это было вчера. Это произошло в Люверси в августе того года. Мы приехали туда в начале июля: моя сестра Жанна, Жильберта, я и Лионель…

– …Который только что провалил экзамен на бакалавра! – ехидно добавила девушка.

– Мой зять Ги Лаваль, уже несколько месяцев находившийся в Африке, известил нас о том, что вернется к десятому августа. Мы ждали этого события как праздника, хотели отправиться в Париж встречать Ги на вокзале. К несчастью, накануне торжественного дня моя сестра вдруг слегла: еще раньше она простудилась и должным образом не лечилась, как следствие – заработала бронхит. Когда мой зять приехал в Люверси, то нашел свою жену уже серьезно больной, хотя угрозы ее жизни и не было.

– Тетушка, не забудьте про змей!

– Ах, ну да… Зять привез из Центральной Африки всякие редкости, в том числе и живность. Багаж последовал за Ги в Люверси, и, так как до выздоровления жены он не хотел покидать замок, штук пятнадцать змей, предназначенные для столичного Ботанического сада, временно содержались в имении.

Среди этих рептилий была одна черная, с белыми пятнами гадюка, длиной примерно с метр, являвшая собой неслыханную редкость, поскольку никто у нас никогда таких не видел. Лаваль чрезвычайно гордился своей находкой. В оранжерее, куда на время поместили этих отвратительных тварей, черно-белая гадюка занимала отдельную клетку с прочной решеткой. Лаваль взял за правило ежедневно навещать «раритетную» особу; бравируя своей храбростью, он распахивал дверцу клетки, брал змею в руки и рассматривал острые ядовитые зубы.

– Мне никогда не забыть этих сцен! – заметила Жильберта. – Мы с Лионелем не пропускали ни одной из них. Папа приносил с собой что-то вроде небольших вил, с помощью которых обездвиживал змею. Затем, чтобы показать нам механизм выделения яда, надавливал на один из двух змеиных зубов, и мы наблюдали, как из ядовитого мешочка, похожего на нарыв, по зубу, словно по трубочке, стекает противная жидкость.

– Ги до такой степени увлекся данными экспериментами, что как-то раз сломал этой черно-белой гадюке один зуб, – подхватила мадам де Праз. – Он так рассердился на себя, что с подобными «представлениями» было навсегда покончено.

Мы знали, мсье, что змеиный яд действует с невероятной быстротой, знали и то, что негр, поймавший эту гадюку, поплатился за это жизнью: тварь ужалила его. Лаваль привез эту змею не просто так, а ради науки: ученым предстояло проанализировать химический состав ее яда, как только Ботанический сад обзавелся бы новой обитательницей. Сейчас вы увидите, какое их – на нашу беду! – ждало разочарование.

– Тетушка, сначала нужно объяснить Жану планировку дома.

– Конечно-конечно… Так вот, спальня моей сестры располагалась на нижнем этаже замка, хотя и довольно высоко над землей. Рядом находилась просторная туалетная комната, смежная со спальней Жильберты. Мой зять и Лионель жили на втором этаже, где обычно была и моя спальня, а прислуга – на третьем, состоявшем из нескольких мансард.

Я целый день дежурила у постели сестры, а ночью спала на раскладушке, которую установила в туалетной комнате, чтобы иметь возможность прибежать по первому же зову больной. Но Жанна возражала против такой опеки, говорила, что мне нужно хорошенько высыпаться, поскольку я и так провожу с ней весь день, и настаивала на том, чтобы дверь из ее комнаты в туалетную была закрыта. По ночам сестру мучила сильная жажда, а прохладительные напитки врач ей категорически запретил, поэтому она обычно звонила горничной, которая спускалась на первый этаж и подавала ей горячую настойку. Для того чтобы я не просыпалась от шагов служанки, Жанна и требовала закрывать дверь между спальней и туалетной комнатой. Но, по правде говоря, я даже сквозь сон улавливала малейший шум и каждую ночь слышала, как в