удар был сбит в сторону. Теодор сделал короткий шаг вперед, нанес прямой удар, и клинок вошел в грудь дукса, прорезая бархат одежды, кожу и мышцы.

Его глаза широко раскрылись, воздух вырвался изо рта хриплым, обрывистым звуком. Теодор молча выдернул клинок, и темная кровь тонкими дрожащими каплями потекла по лезвию, собираясь на кончике крохотным бутоном.

Дукс хрипнул, выронил шпагу и схватился за рану. Мгновение они стояли напротив друг друга, будто застыв в немой сцене. Его колени подкосились, и его лицо ударилось о мраморный пол с влажным, глухим звуком, и из раны вытекла узкая струйка крови.

— Кто бы мог подумать, — прохрипел он. Голос прозвучал тихо, почти удивленно. Он поднял на Теодора взгляд, полный растерянности и какой-то странной обиды. — Солдат…

— Я не Евхит, так бы молитву прочел вам перед смертью.

Теодор отступил на шаг и посмотрел на павшего врага со стекленеющими глазами. Глубоко вздохнул, поднял скьявону в правой руке обвёл взглядом помещение.

Йованна запыхалась, но теснила Русворма, зажав его в угол. Один из войнуков был убит, второй расправился и со своим противником, и с противником первого. В зал прибежали ещё войнуки и это позволило заставить латинянина бросить оружие и связать его.

— Берём бумаги. Найдите мешки. Йованна, обыщи кабинет!

Лемк побежал узнать, как обстоят дела у остальных его людей. В целом было неплохо, пока с улицы не стали прибывать толпы вооружённых виглов, слуг дукса, вооружённых заспанных ополченцев с вкраплениями солдат разных кентархий, друнгарий, турм.

Семь или восемь человек дукса, вместе с друзьями и слугами, бросились в бешеную атаку. Решимость людей Лемка, подкрепленная огнем из окон, заставила людей дукса отступить. Но и Лемку отступать оказалось некуда и пришлось баррикадировать двери и окна.

Этому помогло то, что в оружейных дворца нашли запас пороха и пуль.

— Сдавайтесь, предатели и мерзавцы! — кричали людям Лемка прибывающие.

— От предателей слышим, иноземные подстилки! — отвечали им из окон, отгоняя выстрелами самых смелых.

Теодор, метаясь по дворцу, искал выход и не находил его. Все смотрели на него с увереннлстью, ожидая, что он найдёт выход.

И он нашёл.

— Я сдамся. Но только стратегу Кавасилу. Если вы попытаетесь пойти на штурм, то я выкину вам голову вашего хозяина.

Среди осаждающих дворец нашёлся главный и явно благородный, судя по вооружению и одеяниям. Возможно прониат.

— Где гарантии, что вы не навредите пленникам?

— Моë слово, что с пленниками будут обращаться согласно их положению!

— Покажите нам дукса!

— Нет, пока я не увижу Кавасила!

Прониат попытался ещё поторговаться, но вынужден был уйти ни с чем.

И началось томительное ожидание.

О том, что в город прибылвали крупные силы, было видно. Вокруг стало много одоспешенных людей. Ветераны с тяжёлыми мушкетами постоянно жгли фитили, сарацинские перебежчики на службе ромеев точили сабли и выкрикивали оскорбления. Но и войнуки не отставали.

Теодор понимал, что сдерживает их только опасения за жизнь дукса. Иначе бы их ничего не спасло.

Знаменитый стратег Пётр Кавасил оказался невысоким, упитанным мужчиной.

Когда Лемк передал бумаги, он внимательно изучил их, лишь изредка бросая короткие взгляды на Теодора. Его лицо оставалось непроницаемым.

— Довольно-таки интересно, — наконец сказал он, складывая одно из писем. — Но ты, гемилохит, нарушил закон. Штурм без приказа, арест без санкции.

— Закон? — Теодор поднял брови. — А что мне было делать? Ждать, пока они продадут провинцию латинянам?

Кавасил посмотрел на него долгим, изучающим взглядом.

— Ты мог сообщить мне. Теперь твоя дерзость может дорого стоить.

— И сколько друзей дукса находится среди вашего окружения?

Он махнул рукой, и несколько его людей подошли ближе.

— Лемк, ты и твои люди под арестом, — сказал стратег ровно. — До выяснения всех обстоятельств.

— Прекрасно, — усмехнулся Теодор, протягивая клинок эфесом вперёд. — Но, по крайней мере, скажите, что сделаете с этим, — он кивнул на сумку с документами.

— Сделаю то, что должен. — ответил Кавасил.

Теодора вывели под конвоем, но даже тогда он не чувствовал себя побеждённым. В его голове уже выстраивались возможные варианты того, как выйти из этой ситуации с минимальными потерями.

Глава 28

Стены камеры, сложенные из чёрного, грубого камня, казались неподвижной тенью самой смерти. Они были покрыты толстым слоем мха и плесени, и каземат, расположенный ниже уровня моря, год за годом впитывал солёную сырость, ставшую его вечным спутником. Когда паводки захлёстывали город, вода проникала сюда, наполняя пространство зловонием болота, и оставляя после себя гниль

Медлительные мокрицы ползали по стенам и полу, неся свою неспешную, но упорную службу в этом царстве распада. Лёгкий звук капель, падающих с осклизлого потолка, разносился по каменному своду, мерно дробясь в неподвижном, холодном воздухе.

Здесь, в небольшой камере, находился единственный узник в этом подобии подземного склепа.

Он лежал в дальнем углу на грязной, давно истлевшей соломе. Молодой, но уже потрёпанный жизнью человек, его лицо с явным шрамом на щеке контрастировало с телом, исхудавшим и угловатым. Первое впечатление, глядя на него, было таково, что он мёртв, ибо поза его не выражала ничего, кроме равнодушия, свойственного предметам, а не живым существам. На самом деле он думал.

Лемку было скучно. Прошло уже несколько месяцев, как он оказался в Городе, в какой-то тюрьме. Сначала он предполагал, что это была тюрьма одной из преторий виглов, но учитывая, что до него не доходили разговоры/крики других узников, можно было предположить, что это не они. А потом узнал, что это была известная своими узниками багрянородных кровей тюрьма Анемаса.

Это волновало, что ни говори.

Несколько месяцев в тюрьме, пока ржавая судебная система утрясала различные возникающие вопросы, вроде попытки провести следствие и разобраться в произошедших событиях.

Дни шли, новостей не было, и он проводил день за днем, пытаясь себя хоть как-то занять. Эх, были бы тут еще люди или, что еще лучше — книги. Много книг.

Теодор очень соскучился по чтению.

За последние несколько лет он, привыкший к движению, к бесконечным хлопотам и тревогам, в тюремной камере первоначально чувствовал себя, как тигр в клетке. В долгих часах бездействия его разум находил себе занятие. Мысленно он вновь и вновь возвращался к политике, географии, истории, полям сражений, к построениям, к движениям войск, к ошибкам, которых можно было бы избежать, и к тому, что ещё можно