М. Зафировский (США) пишет о частных предпринимателях: «Эти акторы в итоге воплощают собой иррациональность экономической гиперрациональности, на что указывают, основательно развив эту идею, более поздние экономисты, включая Найта, не говоря уже о Веблене; это признают “умеренные” социологи рационального выбора…

Другой, более ожидаемый компонент иррационального выбора Смит называет “неразумным поведением”. Этот тип поведения продиктован “установленными” нормами поведения и обычаями. Смит даже в экономической теории якобы рационального выбора, изложенной в “Богатстве народов”, не закрывает и не отбрасывает иррациональных, неразумных экономического выбора и действий.

Он считает “принципы” и, следовательно, выбор и действия, возникающие из “частного интереса и духа монополии”, “неразумными”» [195].

Эта проблема изучалась всеми поколениями экономистов и социологов вплоть до неолиберализма. Шумпетер (1911) тоже писал, что поведение и мотивация «типичного предпринимателя» рациональны только в «разрушении старой и создании новой традиции», в эпизодичном «творческом разрушении» экономики (см. [195]).

М. Зафировский ищет причину того, что эти важные свойства частного бизнеса стали скрываться в экономической науке и социологии. Одно из его объяснений таково: «В своем большинстве современные экономисты просто хотят “забыть”, выскрести элементы “теории иррационального выбора” из классической и неоклассической экономической науки как “темное прошлое”, остаток (что есть некое признание теоретической тьмы), тем самым восстановить историю экономической науки исключительно как “теории рационального выбора”, прилагаемой к экономике и даже ко всему обществу.

Реконструкция (нео)классической экономики исключительно как “теории рационального выбора” заведомо ложна, возможно предвзята, тенденциозна, своекорыстна» [195].

Будем надеяться, что советские и российские экономисты, создававшие доктрины реформ, не учли этих сведений по незнанию. Незнание – сила, только недобрая.

Важные выводы были приведены в докладе, сделанном в ГУ Высшей школы экономики 6 апреля 2011 г. завкафедрой социально-экономических исследований Н.Н. Тихоновой. Она сказала: «Данные исследований позволяют говорить об устойчивом тяготении граждан России к смешанной экономике с доминирующей ролью государства и государственной собственности. По их мнению, все стратегические отрасли экономики и отрасли социальной сферы, гарантирующие здоровье и благополучие нации, должны находиться под безусловным контролем государства… Восприятие государства как ключевого экономического агента с вытекающим отсюда запросом на усиление его роли в экономике и расширение сферы государственной собственности остается ключевым отличием россиян от населения стран западной культуры…

Совсем иной, чем для представителей западной культуры, смысл имеет для россиян и институт частного предпринимательства. Предпринимателей они воспринимают весьма толерантно, и в глазах большинства из них частный бизнес имеет право не только на существование, но и на защиту со стороны государства в условиях России. Однако такое восприятие распространяется лишь на законопослушный и экономически эффективный малый и средний бизнес. Что же касается бизнеса крупного, то ему места в нормативной модели наших сограждан практически нет. Кроме того, в системе смыслов российской культуры именно государство является реальным (а желательно и рачительным) “хозяином” всего национального богатства, частью которого оно временно дает “попользоваться” при определенных условиях их формальным собственникам. …В данном контексте понятно, почему, несмотря на рост толерантности к частному бизнесу, основная масса россиян убеждена, что предприятия, которые наносят ущерб интересам государства, следует без всякой компенсации национализировать…

Существенно при этом, что россияне выступают сторонниками абсолютной легитимности только такой собственности, в основе которой изначально лежит труд самого собственника или тех, от кого он получил ее по наследству. В тех же случаях, когда связь собственности и лежащего в ее основе труда размыта и ускользает от непосредственного восприятия, россияне не склонны уважать ее формально-правовой статус» [196].

Научный руководитель ГУ ВШЭ Е.Г. Ясин на это сделал такую реплику: «Я исхожу из того, что тип культуры нам придется менять. При той архаичной системе ценностей, которая в России остается доминирующей, нам в ХХI в. делать нечего. Если, как я читаю в докладе, только 14 % россиян выступают за утверждение в стране свободной конкурентной рыночной экономики, а 76 % – за расширение доли государства в бизнесе и промышленности (при 14 % в США и 35 % в Германии), то это значит, что ценности и установки подавляющего большинства наших сограждан к модернизации не приспособлены и сами нуждаются в модернизации» [196].

Однако реформа касается не только экономики, но и всего жизнеустройства и культуры. Здесь и формируются главные противоречия и конфликты.

Во время перестройки в среде обществоведов и гуманитариев очень популярно было имя Питирима Сорокина – российского социолога поколения революции, а затем ставшего одним из основоположников социологии США. Но наши ведущие обществоведы (хотя и не все[45]) игнорировали анализ назревающего в США кризиса, который предвидел П.А. Сорокин. Одной из первых об этом кризисе была его книга «Кризис нашего времени. Социальный и культурный обзор» (1941). В первой главе он подчеркивает, что основные положения его концепции сложились еще до Великой депрессии и осознания близости Второй мировой войны. Напротив, признаки будущей катастрофы стали для него видны именно в период максимального благоденствия и расцвета американского общества. Выводы вытекали из динамики культуры и социальных отношений в благополучной, а не кризисной фазе. Отсюда исходная методологическая позиция П.А. Сорокина: корни грядущего кризиса находятся в сфере культуры.

Главная мысль П.А. Сорокина сводилась к тому, что назревает кризис экзистенциальный, вызванный «износом», деградацией мировоззренческого фундамента индустриальной цивилизации. Привычные формы экономических, финансовых и политических кризисов, с необходимостью присущих капиталистической формации, лишь маскируют распад культурных оснований общества.

Первую главу «Кризиса нашего времени», названную «Диагноз кризиса», П.А. Сорокин начинает с выдержки из четырехтомного труда «Социальная и культурная динамика», изданного в 1937–1941 гг. и признанного главным трудом его научной карьеры. Уже в том труде, над которым он работал с начала 20-х гг., он пишет: «Все важнейшие аспекты жизни, уклада и культуры западного общества переживают серьезный кризис… Больны плоть и дух западного общества, и едва ли на его теле найдется хотя бы одно здоровое место или нормально функционирующая нервная ткань. …Мы живем, мыслим, действуем в конце сияющего чувственного дня, длившегося шесть веков. Лучи заходящего солнца все еще освещают величие уходящей эпохи. Но свет медленно угасает, и в сгущающейся тьме нам все труднее различать это величие и искать надежные ориентиры в наступающих сумерках. Ночь этой переходной эпохи начинает опускаться на нас, с ее кошмарами, пугающими тенями, душераздирающими ужасами» [153, с. 98].

При этом П.А. Сорокин – не мрачный фаталист. Он предвидел для человечества именно светлое будущее. В следующей фразе он писал: «За ее [переходной эпохи] пределами различим рассвет новой великой идеациональной культуры, приветствующей новое поколение – людей будущего».

Сейчас, в отличие от момента публикации этого труда, на Западе серьезно относятся к его пророческим предвидениям, сделанным еще в