Известно, впрочем, что канадская вещательная корпорация хотела взять интервью у Бобби для документального фильма: он потребовал 5.000 долларов только за обсуждение темы по телефону, не давая никаких обещаний. Сеть отказалась. Репортер из «Ньюсдей», — издания, имевшего самый большой тираж из всех ежедневных таблоидов в США, — пожелал взять у него интервью, но Клаудиа Мокароу ответила: «возвращайтесь к издателю и попросите 1 миллион долларов, а затем можно обсудить, согласится ли Бобби на предложение». Репортер «Лос-Анджелес Таймс» Карол Дж. Уильямс добрался до Бобби с просьбой об интервью и получил ответ — 200.000 долларов. Предложение отвергли «из принципа». Внештатные фотографы готовы были заплатить 5.000 долларов любому, кто поможет просто установить местонахождение Бобби, чтобы можно было сделать хотя бы одну фотографию, и 10.000 долларов самому Бобби, если он позволит ее сделать. Из этого ничего не вышло. Эдвард Фокс, свободный журналист для британской газеты «Индепендент», написал о Бобби: «Прошли годы, и последние фотографии Бобби устаревали всё больше. Никто не знал, как теперь выглядит Бобби Фишер. Вакуум его отсутствия заполнился туманом слухов и фрагментарной информацией. Он существовал, как водоворот возвращавшихся фактов и цитат из вторых рук. То там, то здесь “видели” его запущенную, бородатую физиономию».

Телешоу с налетом сенсационности «Теперь можно сказать» потратило недели в начале 1990-х годов, пытаясь выследить Бобби для показа в своей программе, и сумело заснять несколько секунд его пребывания на парковке, когда он выходил из автомобиля по пути в ресторан с Клаудией Мокароу и ее мужем.

Бобби Фишер! Впервые за почти два десятилетия его увидели на публике. Его брюки и пиджак были помятыми, но он не выглядел «бесхозным», как писали в некоторых газетах. Волосы его поредели, он прибавил в весе и отрастил бороду, но ошибиться было нельзя — это он, широкоплечий, ходящий вразвалку Бобби Фишер.

Шахматный дракон Бобби не только шевелился в своей пещере, он бил хвостом. Он не мог больше терпеть растоптанную жизнь, перебиваться «с хлеба на воду» на чеки матери и получая иногда деньги из случайных источников, — Бобби хотел вернуться за шахматный столик… отчаянно. Но желание вернуться в схватку объяснялось не только денежными мотивами — это была жажда боя, игры, которой ему так не хватало; престиж; тишина (он надеялся) турнирного зала; шелест приглушенных голосов любителей (черт бы их побрал); жизнь шахмат. Джонатан Свифт определил войну, как «сумасшедшую игру, в которую мир обожает играть». Фишер именно так ощущал шахматы. Но сумеет ли он найти, в экзистенциональном смысле, обратную дорогу к шахматам? У Германа Гессе в его замечательном романе «Игра в бисер» есть персонаж, чье ощущение «игры» было таким же, как у Фишера; «Тот, кто испытал игру внутри себя — в ее предельном выражении — не останется игроком; он не сможет пребывать отныне в мире многозначности и перестанет приходить в восторг от изобретений, сложных конструкций и комбинаций, поскольку он познает новые радости и восторги». Разница лишь в том, что радости и восторги вне шахматной доски не имели для Фишера значения.

Спасский дал ему шанс вернуться в шахматы. Он связался с Бобби в 1990 году и сообщил, что Бессел Кок, стремившийся в том году стать президентом ФИДЕ, проявил заинтересованность в организации матч-реванша Фишер-Спасский, и что призовой фонд обещает составить миллионы — хотя и не 5 млн, собранные на матч Фишер-Карпов в 1975 году.

Голландский бизнесмен и просто очень богатый человек Бессел Кок был президентом бельгийской банковской корпорации SWIFT, и являлся организатором нескольких международных шахматных турниров. Кок заявил благородную цель: он хотел, чтобы карьера Бобби продолжилась, и желал быть привилегированным свидетелем его партий, как и большинство шахматистов.

Запланировали встречу для обсуждения условий матча, причем Кок согласился оплатить все расходы Бобби на перелет первым классом до Бельгии и проживание в пятизвездочном отеле «Шератон» в Брюсселе. Чтобы избежать внимания журналистов, для Бобби забронировали номер на имя Браун. Он сообщил Коку, что по прибытии ему потребуются деньги на карманные расходы. В отеле его ожидали 2.500 долларов наличными.

Помимо Бобби Кок пригласил в Брюссель также и Спасского с женой Мариной. Четыре дня трио провело в загородном доме Кока, но не всё время посвящалось обсуждению условий предполагаемого матча. Фишер и Кок присоединились к Спасскому и сыграли парный матч в теннис; были стильные ужины при свечах и послеобеденные беседы, несколько раз выезжали в Брюссель. Жена Кока Пьиретта Брудхайерфс, юрист по профессии, рассказывала, что имела с Бобби «нормальный, дружеский» разговор, и не совсем шахматный. По ее словам, он не проявил никакой эксцентрики, о чем не уставала писать пресса, за исключением, единственно, громкого голоса. «Может быть, потому, что он живет один, и никто его не слушает», — добавила она, ощутив его одиночество. Он не запретил ей себя сфотографировать.

Одним вечером мужчины, к которым присоединился голландец Ян Тимман, номер три в мировом рейтинге, отправились в «похабный» — как его определила Брудхайерфс — ночной клуб в даунтауне Брюсселя. Тимман так вспоминал о своей первой встрече с Фишером: «Самое забавное, что я как-то раз мечтал о том, чтобы встретить Фишера в ночном клубе. Воочию увидеть его в таком месте я совсем не надеялся. Когда я вышел на международный уровень, он как раз перестал [играть]». Рассуждая о том, кого можно считать величайшим шахматистом всех времен, он сказал: «Мое мнение — таковым является Фишер».

В качестве призового фонда была обозначена сумма 2.5 млн долларов. Хотя Фишер финансово находился в плохом положении, такой фонд для него оказался неприемлемым. Спасский ни с чем не спорил, но это, впрочем, значения не имело, — Кок уже принял решение не финансировать матч. Нео-нацистские высказывания Фишера относительно евреев показались ему «более чем отвратительными», и он понял, что масштабный матч при участии Фишера будет сопряжен с крупными неприятностями. Спасский улетел обратно в Париж, а Бобби на поезде отправился в Германию.

Оказавшись в Европе — а впервые он здесь побывал почти двадцать лет назад — Бобби решил остаться здесь на время. Герхард Фишер, официально считавшийся его отцом, жил в Берлине и в свои 82 года не отличался хорошим здоровьем. Пресса прознала, что Герхард находится где-то в Германии, и что Бобби въехал в страну, и журналисты начали выслеживать его отца, чтобы взять интервью у знаменитого сына. Они рассчитывали, что он захочет увидеться с отцом, но состоялась ли встреча — кто знает?

В конце 1980-х в соревновании шахматной Бундеслиги Германии Борис Спасский встретил молодую женщину по имени Петра Штадлер. Он почувствовал в отношении нее чувства, близкие к отцовским, и посчитал, что, быть может, Бобби будет интересно с ней встретиться, поэтому он дал ей его адрес в Лос-Анджелесе и предложил написать ему письмо, приложив свою фотографию. В 1988 году она именно так и поступила, и к ее удивлению Бобби позвонил из Калифорнии. Еще в начале разговора он спросил, является ли она арийкой. Вспоминая эпизод годы спустя, она утверждала, что ответила: «Я думаю, да».