Это должно было закончиться плохо – и закончилось. Тот день я помню как яркое сновидение. Я шпионила за ними и задремала, и они меня застукали. Окружили мое дерево со всех сторон, и мне повезло еще, что желуди и сосновые шишки были лучшими снарядами, какие Таффи смог найти. Наконец я додумалась забраться повыше, за пределы его досягаемости. Но дерево, достаточно тонкое для того, чтобы маленький ребенок мог на него залезть, три ребенка покрупней могут и потрясти. Поболтавшись из стороны в сторону вместе с верхушкой, я сорвалась, пролетела по широкой дуге и упала на спину. Замерла, оглушенная и беспомощная, едва дыша. Они притихли и потихоньку приблизились ко мне, потрясенные случившимся.

– Мы ее убили? – спросила Эльм.

Я услышала, как Леа в ужасе втянула воздух, а потом Таффи дерзко воскликнул:

– Так давайте в этом убедимся!

Это заставило меня выйти из забытья. Я с трудом поднялась на ноги и побежала. Дети уставились мне вслед, и я уж было решила, что они позволят мне уйти. Потом Таффи взревел: «Хватай ее!» – и они ринулись за мной, нетерпеливые, как гончие, идущие по следу кролика. Ноги у меня были короткие, падение меня оглушило, и они настигали меня, крича и вопя. Я бежала вслепую, опустив голову, обхватив ее руками, чтобы защититься от камней, которые Таффи подхватывал с земли и бросал все точнее и точнее. Я не собиралась бежать к загону для овец. Я неслась, молчаливая, как заяц, но, когда впереди внезапно появился кто-то крупный, схватил меня и поднял, я заверещала, словно меня убивали.

– Тихо, девочка! – рявкнул Лин-пастух.

Он уронил меня на землю так же быстро, как схватил, повернулся лицом к моим преследователям, и его собака подбежала, преграждая им путь. Они уже наступали мне на пятки; если бы Лин не оказался рядом, они бы меня в тот день поймали – и кто знает, выжила бы я?..

Лин схватил Таффи за воротник и вздернул одной рукой, а другой отвесил ему такого тумака под зад, что все тело Таффи изогнулось дугой от удара. Лин отшвырнул его и развернулся к девочкам. Они были не так близко и почти сумели увернуться, но Лин цапнул одну за косичку, а другую – за край юбки. Обе пали духом при виде гнева пастуха, и он сурово спросил:

– Что это вы творите, гоняясь за малышкой? Вон какие забияки вымахали! Показать вам, каково это, когда кто-то размером побольше задает тебе трепку?

Обе девочки разревелись. У Таффи дрогнул подбородок, но он стоял прямо, прижав к бокам сжатые кулаки. Я сидела там же, где Лин меня уронил. Наклонившись, чтоб помочь мне встать, он воскликнул:

– Ох, ради Эды и Эля, да вы хуже, чем дураки! Это же маленькая хозяйка, сестра самой леди Неттл! Думаете, она забудет, что вы с ней сделали сегодня? Вообразили, что когда будете взрослыми мужчинами и женщинами, станете работать в кухне или на полях, как делали ваши родители и деды? Или что ваши дети станут заниматься тем же самым? Да если помещик Баджерлок или леди Молли не велят вам вместе с родителями собрать вещички и убраться с их земель прямо сегодня, я очень сильно удивлюсь!

– Она шпионила за нами! – взвыла Леа.

– Она везде за нами таскается! – обвинила меня Эльм.

– Она безмозглая идиотка и пялится на нас своими призрачными гляделками! – Это сказал Таффи.

Я впервые поняла, что он меня боится.

Лин только головой покачал:

– Она дочь хозяина дома, дурни! Она может идти куда хочет и делать что пожелает. Бедная махонькая детка! Что же ей еще делать? Она же просто хотела поиграть.

– Она не разговаривает! – возразила Эльм, и Таффи прибавил:

– Она тупая, как осиновое полено, и безмозглая, как камень. Кто играет с идиоткой? Надо было им посадить ее на привязь внутри, чтоб под ногами не путалась, вот!

Я знала, что он повторяет слова, подслушанные у взрослых.

Лин перевел взгляд с них на меня. После первого вопля я не издала ни звука. Его собака ко мне вернулась, и я положила руку поперек ее косматой спины. Мои пальцы утонули в ее шелковистой шерсти, и я почувствовала, как от животного ко мне струится утешение. Она села рядом, и наши головы оказались вровень. Пастух посмотрел на свою собаку, а потом – снова на детей.

– Ну-ну. Какой бы она ни была, проявить к ней доброту для вас ничего не стоит. А теперь вы меня загнали в тупик. Я должен рассказать помещику, ой как должен, но у меня нет никакого желания увидеть, как ваши семьи сгонят с тех мест, где они жили годами. С вашими родителями-то я уж точно поговорю. У вас троих слишком много свободного времени, ежели вы решили такими вещами заняться. А теперь, маленькая госпожа, давайте поглядим на вас. Они сделали вам больно?

– Мы к ней не прикасались! – закричали они.

– Не говори помещику! Мы больше не будем за ней гоняться, честное слово! – принялся ныть Таффи.

Лин опустился на одно колено. Снял с моей туники сухой лист и колючку, осмелился пригладить мои спутанные кудри.

– Так-так, она не плачет. Может, вы ее не сильно обидели. А? Не больно тебе, малышка?

Я выпрямилась и посмотрела ему в глаза. Спрятала руки за спиной и сжала кулаки так, что ногти впились в ладони, собирая всю смелость. Обрела свой голос. С помощью языка, что был теперь свободен, я произнесла каждое слово так, словно оно было даром:

– Благодарю тебя от всего сердца, Лин-пастух. Я не ранена.

Глаза у него сделались совершенно круглые. Потом я перевела взгляд на детей – они таращились на меня, разинув рты.

Мне с трудом удалось побороть дрожь в голосе и четко произнести, обращаясь по-прежнему к пастуху:

– Я не расскажу ни отцу, ни матери. Думаю, и тебе не следует говорить им. Эти дети осознали свою ошибку.

Они все таращились на меня. Я сосредоточилась на Таффи и попыталась глазами просверлить в нем дыры. Он угрюмо уставился на меня в ответ. Медленно, очень медленно я наклонила голову, не спуская с него глаз. Наши взгляды пылали ненавистью, но его была сильней, чем моя. Чего же он боялся, если не моей ненависти? Я знала. Мне пришлось взять под контроль каждую мышцу лица, но я сумела изобразить спокойную ласковую улыбку и нежно прошептала:

– Милый Таффи.

От моего любящего взгляда глаза у него полезли на лоб. Потом он заорал пронзительней меня, развернулся и побежал прочь. Девочки рванулись следом. Я посмотрела на Лина снизу вверх. Он разглядывал меня оценивающе, но я не чувствовала неодобрения. Пастух повернулся, наблюдая за убегающими детьми. Думаю, он обращался больше к своей собаке, чем ко мне, когда сказал:

– Тебя бьют и плохо с тобой обращаются, если думают, что ты тупой зверь. Мул, собака или ребенок – какая разница… Потом, когда выясняется, что в избитом теле скрывается ум, тебя начинают бояться. И оставляют в покое. Иногда. – Он тяжело вздохнул и окинул меня оценивающим взглядом. – Теперь тебе придется быть поосторожнее, хозяюшка. Пора б тебе собаку завести, вот что я думаю. Поговори со своим папой об этом. Мы с Ромашкой можем тебе подыскать хорошего щеночка. Умненького такого.