Положение Даву, несмотря на неограниченную власть, ему присвоенную, и на огромные средства, состоявшие в его распоряжении, было незавидно. Из числа войск, занимавших 32‐й военной округ, едва лишь половина состояла из французов, а все прочие были немцы либо голландцы. Воззвания к освобождению от чужеземного ига нашли отзыв в рядах их; беспрестанные побеги ослабляли корпус Даву[66] и поселяли взаимное недоверие между солдатами. Находясь в стране, только по названию принадлежавшей Наполеону, а в действительности враждебной ему, маршал впоследствии был обложен неприятелями в городе, коего жители жаждали свободы, и не мог вполне надеяться на свои войска, наполовину составленные из иностранцев, служивших по принуждению. В таких обстоятельствах он, по необходимости, прибегал к крайним мерам. Почти каждую субботу расстреливали виновных, иногда по несколько человек, за побеги, грабительства, нарушение дисциплины и даже за сочувствие к освобождению Германии. Должно, однако же, заметить, что маршал был строг столько же к французам, сколько и к немцам. Один из полковых врачей был расстрелян за то, что присвоил себе несколько бутылок мадеры, назначенной для больных; некоторые чиновники комиссариатского ведомства, заподозренные лишь в лихоимстве, сидели в тюрьме по несколько месяцев. Самый постой солдат не был обременителен для города, потому что все они, из предосторожности от восстания, стояли в особых домах, обращенных в казармы, и только больные, для доставления им спокойствия, были размещены по квартирам у горожан, которые не могли жаловаться на такое распоряжение, видя, что в доме, занятом самим маршалом, постоянно квартировали четверо выписавшихся из госпиталей, да и все французские офицеры и чиновники следовали его примеру15.

Предвидя неизбежность продолжительной обороны в Гамбурге, Даву собрал несметное количество припасов всякого рода, коих взимание не могло быть исполнено без угнетения жителей окрестной страны. Запасы были собираемы сперва на пунктах, отдаленных от города, которые могли скорее прочих достаться неприятелю, а самый город и ближайшая к нему местность долженствовали подвергнуться реквизиции впоследствии, по мере надобности, и потому находившиеся в них средства были описаны и состояли под неусыпным надзором французской полиции. Так как, несмотря на изобилие продовольственных припасов, собранных в Гамбурге, маршал опасался, чтобы зимой не оказалось затруднения в пропитании многочисленного народонаселения города, то при наступлении глубокой осени были изгнаны оттуда более 20 000 наибеднейших граждан.

Жители Любека были принуждены заплатить контрибуцию в 9 миллионов франков (около двух с половиной миллионов рублей серебром), а бременцы и вообще вся страна по нижней Эльбе угнетены всякого рода налогами и поставками; но более всех пострадали граждане Гамбурга. Утвердительно можно сказать, что 10‐й части взысканных с них французами поборов было достаточно для охранения их города от нашествия корпусов Даву и Вандамма. Но для этого следовало воспользоваться временем, когда Наполеон еще не успел сформировать новую армию на место погибшей в России. Потеряв благоприятный случай, жители Гамбурга подверглись неслыханным бедствиям16.

В то время еще, когда союзная российско-прусская армия, после сражения при Люцене, переправилась обратно через Эльбу, посланы были на левую сторону сей реки, под начальством предприимчивых офицеров, легкие отряды для действия в тылу неприятеля, уничтожения его обозов, и вообще для нанесения ему всевозможного вреда. Откомандирование отрядов с такой же целью продолжалось и в последующее время. Имея в виду представить верный образ этих партизанских действий, изложу замечательнейшие из них в хронологическом порядке.

После переправы прусских войск на правую сторону Эльбы, во время расположения главной квартиры Блюхера в Мейссене, явился к нему командир волонтерного эскадрона (Schwadron der freiwilligen Jäger) Бранденбургского гусарского полка ротмистр Коломб, вызываясь переправиться со своим эскадроном через Эльбу и пробраться в тылу неприятеля к реке Заале. Блюхер отговаривал его от этого предприятия, поставляя на вид неопытность волонтеров, и к тому же, заметил он, в чужой стране нельзя было надеяться на содействие жителей. Но когда Гнейзенау поддержал просьбу смелого гусара, то Блюхер изъявил свое согласие, сказав: Wenn er denn zum Teufel fahren will, sofahre er![67] Товарищи Коломба простились с ним так, как будто бы суждено было видеть его в последний раз. Получив разрешение взять в экспедицию только 90 человек, Коломб выбрал из волонтерного эскадрона 80 егерей и получил от своего полкового командира 10 старых гусар; вместе с ним отправились два офицера. Выступив в ночь с 25 на 26 апреля (с 7 на 8 мая) из Мейссена, Коломб двинулся на Дрезден, тогда еще занятый союзными войсками, к Велену, и 28 апреля (10 мая), в 11‐м часу вечера, переправился у Ратена на левый берег Эльбы. Затем он, пройдя между крепостью Кенигштейном и французским лагерем, расположенным у Пирны, достиг Геллендорфа, последнего саксонского селения на дороге из Дрездена в Теплиц. Здесь стояли два эскадрона неприятельских улан; лошади их были расседланы, и вообще этот отряд не принимал никаких мер предосторожности; Коломб думал было атаковать его врасплох, но воздержался от этого покушения, находясь в тесном пространстве между неприятелем, который мог быть поддержан более значительными силами, и богемскими горами, образующими границу нейтрального государства; для отступления же обратно за Эльбу, в случае неудачи, у него не было никаких средств. Дальнейшее движение Коломба вдоль богемской границы и в соседстве неприятельских постов было успешно. Отряд шел большей частью ночью, располагаясь для отдыха днем в лесах и оврагах, либо в деревнях, лежащих в стороне от больших дорог. Не было высылаемо ни передового, ни боковых разъездов: таким образом, экспедиция имела вид обычного движения небольшой части войск вне всякой опасности; прусские егеря и гусары выдавали себя за вестфальцев, и благодаря этой военной хитрости не только доставали в саксонских владениях провиант и фураж, но были угощаемы горячей пищей, являясь в деревнях в обеденную пору. Достигнув, в ночь с 4 (16) на 5 (17) мая, большой дороги между Рейхенбахом и Плауэном и расположившись скрытно в лесу, Коломб узнал от жителей, что за полутора суток перед тем проехал по этой дороге вице-король, со всей своей свитой, на пути в Италию. Если бы прусский партизан успел выйти ранее на рей-хенбахскую дорогу, то мог бы захватить одного из главных сподвижников Наполеона.

9 (21) мая отряд Коломба прибыл в Нейштадт-на-Орле. Положение этого местечка, лежащего на соединении многих больших дорог, близ поросших лесом высот, между Заале и речками Орлей и Родой, способствовало Коломбу как получать сведения о неприятеле, так и направляться в различные стороны, и к тому же обитатели окрестной страны оказывали ему всевозможное содействие. Получив сведение о расположении в двух деревнях между Лобедой и Родой одного из эскадронов французского 7‐го кирасирского полка, Коломб в ночь с 10 (22) на 11 (23) мая напал на взвод, стоявший в селении Цюльнице, и взял в плен поручика Мерсье с 28 кирасирами и 33 лошадьми; а два дня спустя, устроив засаду на лесистой высоте, откуда можно было удобно обозревать дорогу, ведущую из Лобеды в Роду, захватил вюртембергский транспорт из 12 фур, с 56 лошадьми, двигавшийся под прикрытием 54 человек пехоты, которые сдались, не сделав ни одного выстрела. Эти люди, как и все прочие, попадавшиеся в плен, были отпускаемы, со всем находившимся при них частным имуществом, на честное слово – не служить против союзников; лучшее оружие раздавалось партизанам, а прочее было уничтожаемо; добыча и лошади продавались в пользу отряда, кроме некоторой части, уступаемой жителям.