Генерал Бюлов надеялся, усилившись 5000 человек различных маршевых и резервных батальонов, собранных в Берлине, 25 000 ландверов и ландштурмов и отрядом графа Воронцова, прибывшим 18 (30) апреля к Магдебургу, сосредоточить в крепкой позиции до 60 000 человек и дать решительный отпор неприятелю. Напротив того, берлинский военный губернатор Лесток, основываясь на сведениях, полученных от лазутчиков из Саксонии, считал неприятеля недостаточно сильным для покушения на прусскую столицу и потому полагал, что Бюлову следовало предоставить занятие укрепленных позиций и непосредственную защиту Берлина ландверу и ландштурму, а самому, со вверенным ему корпусом, следить за неприятелем, не упуская его из вида. Разногласие прусских генералов повело к довольно язвительной переписке. Как, между тем, французы не показывались, а граф Воронцов с небольшим отрядом оставался спокойно под Магдебургом, то не только Лесток и все прочие правительственные лица, но и граждане Берлина считали отступление Бюлова преждевременным, упрекая его в напрасной тревоге, возбужденной в столице и в окрестной стране. В особенности же положение его было затруднительно в отношении к Лестоку, высшему в чине и приобретшему несравненно большую славу. Желая изъявить гласно свое неудовольствие на меры, принятые Бюловым, и побудить его к наступлению, Лесток приказал поместить в ведомостях 18 мая (н. ст.) статью, в которой он, успокаивая публику насчет безопасности столицы, присовокупил: «Генерал Бюлов немедленно двинется вперед и займет оборонительную линию до самого Магдебурга для прикрытия Берлина». Это известие возбудило еще невыгоднейшие толки против Бюлова и поколебало доверенность к нему берлинских граждан. В довершение этих неприятностей его озабочивало продовольствие войск. Напрасно ожидал он присылки из Берлина хлеба, мяса и водки; окрестная страна не могла доставить почти никаких жизненных припасов; подвозов не было. В таких обстоятельствах решительное наступление Нея с сильной армией могло иметь весьма невыгодные последствия для прусской столицы11.

К счастью защитников Берлина, их усердие не подверглось испытанию, успех которого подлежал большому сомнению12. 5 (17) мая корпус Лористона потянулся от Лукау к Гойерсверде; прочие войска Нея двинулись вправо по тому же направлению; а против Бюлова остались на время только корпуса Виктора и Себастиани, прибывшие из Виттенберга к Даме13. Узнав о том, Бюлов перевел 7 (19) мая большую часть своего корпуса, в числе 17 000 человек14, к Баруту. Тогда же полковник Бойен, с бригадой, составленной из маршевых батальонов и эскадронов, получил приказание наблюдать за крепостью Виттенбергом и прикрывать правый фланг корпуса Бюлова. С этой целью бригада Бойена была расположена у Люкенвальде15. Генерал Бюлов, несмотря на представления многих своих генералов, и в особенности Борстеля и полковника Бойена, предлагавших настойчиво преследовать Нея, все еще не решался отдаляться от Берлина. Только бригады Борстеля и Тюмена были отряжены к Лукау и Даме, а партизанские отряды высланы еще далее. Главной причиной бездействия Бюлова был недостаток в провианте; обеспечив себя в этом отношении, он выступил 11 (23) мая от Барута на Даме и, получив на марше несколько противоречивших одно другому известий о последствиях Бауценского сражения, прибыл в Калау 13 (25) мая. Там удостоверился он в отступлении союзников от Бауцена и, получив приказание от своего государя – прикрывать Марку и Берлин, – решился оставаться в занятом им расположении16.

Между тем, корпус Удино, оставленный после Бауценского сражения в тылу наполеоновой армии для прикрытия ее сообщений и для удержания корпуса Бюлова, выступил 14 (26) мая из окрестностей Бауцена к Гойерсверде. 15 (27) мая казачий отряд, там стоявший, был застигнут врасплох передовыми неприятельскими войсками и совершенно уничтожен. В тот же день, вечером, собрался у Гойерсверды весь корпус Удино, усиленный до 20 000 человек. Генерал Бюлов, полагая, что там находился только авангард французского корпуса, приказал Борстелю, с бригадами его собственной и Оппена, в числе 8000 человек с 16 орудиями17, атаковать неприятеля. Отряд сей, сделав ночной переход, с 15 (27) на 16 (28) мая, в двух колоннах, по обеим сторонам реки Черной Эльстер, должен был собраться у Лайбуша, на расстоянии одной мили (около 7 верст) от Гойерсверды; бригада Борстеля, под начальством полковника Крафта, пришла на указанное место в 4 часа утра; а сам Борстель с бригадой Оппена опоздал и прибыл к Лайбушу уже в 6 часов. Войска были чрезвычайно утомлены, и потому Борстель счел нужным дать им отдых и выступил далее не прежде семи с половиной часов. Так как положено было атаковать французов на обеих сторонах Эльстеры, то прусские колонны, разобщенные между собой болотистой долиной реки, не могли поддерживать одна другую; к тому же ни расположение неприятеля, ни силы его не были известны. Это несвязное нападение не имело успеха. Бригада Борстеля отступила по правой стороне Эльстеры к Котбусу, а бригада Оппена, по левому берегу, к Сенфтенбергу, и далее к Альт-Деберну. Потери прусских войск вообще простирались до 10 офицеров и 400 нижних чинов; а неприятельских – до 600 человек18.

Вслед за тем пришли в главную квартиру Бюлова известия о дальнейшем наступлении наполеоновой армии в Силезию, что заставило его обратить внимание на задержание неприятеля, шедшего к Одеру. С этой целью Бюлов перешел, 18 (30) мая, в Котбус; бригада Оппена стала у Дребкова, а бригада Борстеля была выдвинута к Губену, по направлению к Кроссену; переправу через Одер у сего важного пункта оборонял полковник Добшиц с 3000 человек, а в подкрепление ему двигался генерал-майор Генрихс с ландвером Ноймарка [или Новой Марки]19. Расположение Бюлова у Котбуса препятствовало неприятелю освободить от блокады Кюстрин, но открывало корпусу Удино путь к Берлину. Упрекали Бюлова, и не без основания, в том, что он оставался в бездействии: по мнению многих, ему следовало, пользуясь увлечением войск и превосходством в кавалерии, атаковать всеми силами неприятельский корпус, разбить его и избавить столицу от постоянного опасения; полагали, что нерешительность Бюлова подала возможность его противнику одержать успех в деле при Гойерсверде и открыла французам путь к Берлину. Действительно, Удино, выступив из Гойерсверды 19 (31) мая, двинулся через Руланд к Кирхгайну 21 мая (2 июня). Отсюда он мог устремиться по прямому направлению к Берлину и предупредить Бюлова у города Лукау, занятие которого представляло большие выгоды в тактическом отношении. Но Удино не осмелился идти прямо к Берлину, где могли его остановить народные ополчения, между тем как войска Бюлова двинулись бы ему в тыл. А потому он, желая сперва отбросить вправо прусский корпус, а потом уже наступать к Берлину, перешел 22 мая (3 июня) к Калау. Генерал Бюлов, со своей стороны, опасаясь, чтобы Удино не предупредил его в Лукау, направил в тот же день свои войска, 5 колоннами20, к этому городу. Ближайшим из них надлежало пройти более 6 миль (около 45 верст); а Борстелю 12 миль (более 80 верст), и, так как тогда еще не знали о движении Удино к Калау, то бригады Тюмена и Оппена, направленные на сие местечко, встретившись с превосходными силами неприятеля, были принуждены повернуть окольными дорогами вправо на Фечау21.

Генерал Бюлов, выступив с войсками, стоявшими у Котбуса, 22 мая (3 июня), в 5 часов утра, прибыл около 4 часов пополудни в селение Цинниц, на половине дороги между Калау и Лукау. Войска, пройдя за 11 часов 5 миль (35 верст) по песчаной местности, среди облаков пыли, в чрезвычайно знойную пору, утомились до крайности и оставили за собой на марше 3000 отсталых. В таких обстоятельствах Бюлов был принужден дать двухчасовой отдых своим изнуренным солдатам. В 6 часов войска, снявшись с привала, двинулись далее и, пройдя еще 10 верст, достигли города Лукау уже в 11‐м часу ночи. Последняя часть этого усиленного перехода, в темную ночь, по дурной проселочной дороге, до того расстроила войска, что малейший отряд неприятельской конницы мог бы рассеять всю пехоту Бюлова. Бригада Оппена пришла на бивуаки к Лукау в таком же состоянии. Но, несмотря на это, все отставшие люди успели собраться на следующее утро. Бригада Бойена, выступившая из Ютер-бока в ночь с 22 на 23 мая (с 3 на 4 июня), могла подоспеть к Лукау не прежде вечера, а Борстель, прибывший в Котбус 22 мая (3 июня) вечером, еще находился на марше ввечеру 23 мая (4 июня).