Зачем же они покинули родину и перебрались в Америку, зная, что рано или поздно здесь может случиться нечто подобное? Нечто подобное. У Фариды пересохло во рту, когда она задала себе этот вопрос. Разве дочь посмела бы ослушаться и опозорить их, расти они ее на родине? Да, там они могли умереть от голода. Там они могли получить пулю в спину на дорожной заставе или угодить под гранату со слезоточивым газом по пути в школу или в мечеть. Но все равно, возможно, стоило остаться в Палестине – и пусть бы солдаты их прикончили. Остаться и сражаться за свою землю, остаться и умереть. Любые страдания лучше, чем эта боль вины и раскаяния.

Ночами Фарида подолгу не могла уснуть. Едва голова касалась подушки, мысли пускались галопом: она думала о прошлом, о детях. О Саре. Неужели она такая плохая мать? Иногда удавалось убедить себя: нет, не плохая. В конце концов, разве она не растила детей так же, как растили ее? Разве не воспитывала в них выдержку и стойкость? Разве не прививала им арабские ценности, не учила ставить на первое место семью? А вовсе не сбегать из дома, прости Господи. Она не в ответе за их слабохарактерность. За эту страну и здешние низкие нравы.

Фарида знала, что нет никакого смысла убиваться из-за того, чего не можешь исправить. Ее мысли обращались к Умм Ахмед, которая превратилась в бледную тень себя прежней, винила себя в смерти Ханны, в том, что не предотвратила несчастье, не спасла дочь. В глубине души Фарида думала, что зря она терзается. Если бы Сара, выйдя замуж, пришла к матери и сказала: «Мама, муж меня бьет, я очень несчастна», разве Фарида посоветовала бы ей уйти от него, потребовать развода? Нет, ни в коем случае. Так о чем переживать Умм Ахмед?

Фарида сознавала: что ни говори, от обычаев не убежишь. Даже если это чревато трагедией. Даже если это чревато смертью. Она, по крайней мере, знает свое место в этой жизни, а не сидит и ноет: «Ах, если бы я все могла изменить…» Чтобы что-то действительно изменить, одной женщины мало. Нужны женщины всего мира. Прежде Фарида не раз находила утешение в подобных мыслях – но в эти ночи они лишь наполняли ее стыдом.

Исра сидела у окна, прижавшись носом к стеклу и чувствуя, что внутри все клокочет. «Все будет хорошо», – говорила она себе. Но хорошо не становилось. В первое время после того, как Сара сбежала, она рыдала так неистово, что казалось, будто слезы бьют из какого-то неиссякаемого родника. А теперь сидела в тяжелом молчании. В ней бурлила ярость. Как Сара могла сбежать? Бросить ее одну? Предать все, что у них было, предать их общую жизнь? Ни разу в жизни Исре не приходило в голову сбежать из отчего дома – даже когда родители надумали отправить ее в Америку. Отвага Сары была ей упреком.

Но еще сильнее, чем злость, ее терзало сомнение: а что, если Сара права? Исра думала о Халеде и Фариде: они вывезли детей из лагеря беженцев, покинули родину и переехали в Америку. Осознают ли они то, что осознала Исра? Когда-то они сбежали, чтобы выжить, а теперь то же самое сделала их дочь. Может быть, решила, что иного пути нет. Что это единственный способ выжить.

Один день сменял другой. Каждое утро Исру будили лезущие на кровать дочери, и она открывала глаза, чувствуя, как поднимается внутри тошнотворное чувство. Не джинн ли это? «Оставьте меня в покое! – хотелось крикнуть ей. – Дайте вздохнуть спокойно!» Но она заставляла себя подняться, собирала дочерей, одевала их и причесывала – ох уж эти волосы, как девочки скулили, когда она распутывала колтуны! – и Исра скрипела зубами, раздирая щеткой непослушные кудри. Затем она провожала Дейю и Нору до угла, сажала их в желтый школьный автобус и думала, стыдясь собственных мыслей и презирая себя за слабость: вот бы и младших куда-нибудь сбыть!

И вот Исра на кухне; из залы доносится голос Фариды. Изо дня в день она неутомимо плетет всем знакомым, как выдавала Сару замуж, а потом тихо плачет, закрыв лицо руками. Иногда, как сейчас, Исра чувствовала своим долгом утешить ее. Она заварила чай, добавив лишнюю веточку мармарии в надежде, что любимый аромат успокоит свекровь. Но Фарида так и не притронулась к чашке. Она сидела и хлестала себя ладонями по лицу – как часто делала Исрина мать, когда Якуб ее поколотит. Исре стало тошно от чувства вины. Ведь она знала, что Сара собирается сбежать, и ничего не сделала, чтобы остановить ее. Надо было сказать Фариде, сказать Халеду. Но она промолчала, и теперь Сары нет, а Исра словно провалилась в омут тоски и никогда из него не выберется.

Вечером, приготовив ужин, Исра уползла вниз. Дейа, Нора и Лейла смотрели мультики, Амаль спала в кроватке. Исра на цыпочках прокралась по цокольному этажу, чтобы не разбудить ее. Из недр шкафа она извлекла «Тысячу и одну ночь»; сердце забилось быстрее, когда она коснулась коричневого корешка. Исра раскрыла книгу на последней странице, где хранила бумагу, которой ее снабжала Сара. Взяв чистый лист, она принялась сочинять очередное письмо, которое никогда не будет отправлено.

«Дорогая мама», – написала Исра.