Дописав, Исра с минуту сидела не шевелясь. Потом дважды сложила письмо и затолкала между страниц «Тысячи и одной ночи». А книгу засунула обратно в недра шкафа, где – в этом она была уверена – ее никто не найдет.

«Я сошла с ума, – подумала Исра. – Если это письмо попадется кому-нибудь на глаза, все решат, что я лишилась рассудка. Что в меня вселилась какая-то темная сила». Но все-таки письма худо-бедно помогали. Теперь, когда Сара сбежала, ей и душу-то излить было некому. Исра и не подозревала, насколько ей важно выговориться, пока внимательная слушательница всегда была рядом; а теперь, потеряв ее, готова была криком кричать. Она знала, что отныне всегда будет одна.

Время ложиться спать. Дочки хотят послушать сказку.

– Но у нас нет сказок, – возразила Исра.

После побега Сары им приходилось довольствоваться теми книгами, которые Дейа приносила из школы, а сейчас были каникулы. При мысли об утрате подруги и обо всех историях, которые ей никогда не суждено прочесть, Исру словно темной волной окатило. А ведь раньше она весь день предвкушала, как вечером предастся любимому занятию вместе с дочерьми.

– Но я хочу сказку! – надулась Дейа.

Исра отвернулась. Упрекающий взгляд Дейи был невыносим. Слишком сильно он напоминал Исре о ее материнской немощи.

– Я вам завтра почитаю, – солгала она. – А сейчас пора на боковую.

Сев у окна, она смотрела, как дочки засыпают, и пыталась убедить себя, что все в порядке. Что в смятении, которое ее переполняет, нет ничего страшного, что дочери потом даже не вспомнят ее неизбывную тоску. Исра твердила себе, что завтра все станет лучше. Но знала, что обманывает себя – завтра она будет злиться еще сильнее. Потому что на самом деле ничего не в порядке. Потому что все становится только хуже, потому что эта темная сила, поселившаяся внутри ее, никуда не денется. То ли джинн ее изводит, то ли она сама – Исра не понимала. А понимала лишь, что боится, – боится того, во что превращается, боится, что ее в конце концов начнут презирать собственные дочери, а она, прекрасно отдавая себе отчет в том, что так нельзя, будет дальше их изводить. У нее даже мелькала мысль – может, точно такие же чувства испытывает Адам, когда ночью вваливается в спальню, срывает с себя ремень и хлещет ее почем зря? Может, он ощущает такое же бессилие? Знает, что нужно остановиться, но не может, и чувствует себя самым дурным человеком на земле? Только вот самый дурной человек на земле – это вовсе не он. Это Исра – и потому сколько ее ни бей, все мало.

Прошло несколько недель, и Дейа заметила, что Фарида стала какой-то другой. Больше не зазывала в дом женихов. Не бранилась, когда видела Дейю с книжкой. Даже улыбалась робко, когда на кухне их взгляды пересекались. Но Дейа всякий раз отводила глаза.

– Прости меня, – сказала Фарида однажды вечером. Она стояла, привалившись к косяку, и смотрела, как Дейа убирает со стола после ужина. – Я знаю, ты на меня злишься. Но пойми, пожалуйста, я пыталась вас защитить, только и всего.

Дейа молчала, сгружая в раковину стопку грязных тарелок. Что толку теперь просить прощения – после всего, что Фарида сделала?

– Дейа, пожалуйста, – прошептала та. – Ну сколько ты еще собираешься обижаться? Ты должна понять: я не желала тебе зла. Я же твоя бабушка! У меня и в мыслях не было тебе навредить! Ты должна это понять. Ты должна простить меня. Пожалуйста! Я так переживаю…

– Что толку теперь каяться? Это ничего не изменит!

Фарида долго смотрела на внучку мокрыми от слез глазами. Потом тяжело вздохнула:

– У меня есть для тебя кое-что…

Они пошли в спальню Фариды. Порывшись в шкафу, бабушка достала стопку листов и протянула Дейе:

– Вот уж не думала тебе это отдавать…

– А что это? – поинтересовалась Дейа, хотя уже приметила арабскую вязь и знакомый почерк.

– Письма, которые писала твоя мать. Их ведь много было. Это все, что я нашла.

Дейа крепко сжала пачку.

– Почему ты отдаешь их мне сейчас?

– Потому что хочу, чтобы ты поверила: я все осознала. Я не должна была лишать тебя памяти о матери. Прости, девочка. Прости меня.

В сумраке своей полуподвальной комнаты Дейа поднесла послания матери под падавший из окна бледный свет уличных фонарей. В руках у нее была чуть ли не сотня писем: все адресованы маме – матери Исры – и сложены как пришлось, не по порядку. Дейа не могла решить, с какого начать. Дрожа, она перебирала письма, пока взгляд не зацепился за одно из них. Она принялась читать.

Лето тянулось медленно. Целыми днями в доме не слышалось ни звука – лишь иногда свистел чайник. Фарида почти ни с кем не разговаривала, телефон не звонил, и Исра молча хлопотала по хозяйству. Иногда по пятницам они с Халедом готовили заатар – такой у них появился новый ритуал. Исре казалось, что заатар как-то утешает свекра. Она тихонько стояла подле него, как много лет стояла подле мамы, подавая сковородки и лопатки и споласкивая использованную посуду. Они даже не смотрели друг на друга. И не произносили ни слова.

Надин тоже едва с ней разговаривала. Исра помнила, как это раздражало ее поначалу – в груди словно лопался пузырь ярости всякий раз, когда Надин ее игнорировала. Но теперь эта отчужденность приносила облегчение. По крайней мере, с Надин все ясно. Они не подруги и никогда подругами не станут. Не нужно переживать, угодила ли она невестке, не нужно изображать приязнь. Отношения с Надин были куда проще, чем с Адамом и Фаридой. И все же посреди воцарившейся в доме тишины отсутствие Сары еще гулче отдавалось в душе Исры. Но она знала, что сама виновата в своих страданиях – ведь она еще много лет назад должна была усвоить, что надеяться в этой жизни не на что.

– Почему ты все время сидишь у окна? – поинтересовалась Дейа однажды после обеда, подойдя к Исре, которая и вправду сидела на своем излюбленном месте.

Исра обхватила руками колени. Не отрывая взгляда от невидимой точки за окном, она с запинкой ответила:

– Улицей любуюсь.

– Давай поиграем, – предложила Дейа, тронув ее за руку. Исра едва удержалась, чтобы не отстраниться. Покосившись на дочь, она вдруг заметила, как та подросла и вытянулась за лето. И тут же почувствовала укол совести: как же мало она обращает на нее внимания…

– Не сегодня, – сказала Исра и снова уставилась в окно.

– Но почему?

– Нет настроения. Давай в другой раз.

– Но ты всегда так говоришь! – воскликнула Дейа и опять тронула ее, но Исра отпрянула. – Всегда говоришь: завтра, а назавтра опять не играешь!

– У меня нет времени на игры! – Исра отбросила руку Дейи. – Иди играй с сестрами! – И она вновь отвернулась к окну.

На улице было серо, солнце пряталось за огромным облаком. Время от времени Исра отрывала взгляд от унылого пейзажа и поглядывала на Дейю. Зачем она рявкнула на дочь? Неужели так трудно немного поиграть с ребенком? Когда она успела стать такой злыдней? Она вовсе не хотела быть злыдней. Она хотела быть хорошей матерью.