– Молчать, щенок!

– Батюшка, Николай Андреич, прибавьте ему, шельмецу, прибавьте еще хорошенько… – говорил Осташков…

– Молчи ты, дурак, осел! – закричал на Осташкова Паленов.

Николенька вопил что было мочи. В дверях кабинета показалось недовольное и изумленное лицо супруги Паленова.

– Что это за визг?… – спрашивала она кислым голосом.

– Тащите его вон, мерзавца… Вытащите его… Выпорите там хорошенько… – кричал вышедший из себя Паленов.

Осташков и Аристарх спешили исполнить его приказания, и Николенька еще громче закричал от их толчков и пинков.

– Что это ты за комеражи делаешь… Как тебе не стыдно… – говорила супруга, когда двери в кабинет затворились.

– Отстань, матушка… Убирайся к черту… Я жизни не рад, что связался… Везде неприятности. Тупость, глупость, идиотизм… Черт знает что такое…

– Ты, наконец, не помнишь, не чувствуешь, что говоришь с женой, а не с лакеем.

– Ах, отстань, говорят… Уйди… Я огорчен, взбешен… Мне на каждом шагу судьба ставит препятствия… Я – несчастный человек!..

– Я не знаю твоих несчастий… Но ты ужас что делаешь из нашего дома…

– Да, что же, наконец, я не хозяин, что ли, в своем доме?… Я не могу делать что хочу?… Ты хочешь меня уничтожить, сделать нулем.

– Ты можешь быть чем тебе угодно, но не делай из нашего дома бог знает чего… и не смей оскорблять жены… Я не раба твоя, не подданная, не холопка… Так обращаются с женой только солдаты и мужики… Ты мужик… солдат…

– Дьявол ты этакой… змея!.. Вон или я тебя!..

– Что ты?…

Впрочем, супруга Паленова по опыту знала, что могло следовать за таким вопросом, и потому при первом движении мужа быстро вскочила, взвизгнула и скрылась за дверью. Она предвидела конец этой сцены, но не могла отказать себе в удовольствии подразнить мужа. Выйдя из кабинета, она заплакала и легла в постель – с ней начались истерические припадки; нужно было послать в город за доктором, весьма опытным, хотя и молодым еще человеком… Такие истории в доме Паленова происходили нередко.

По этому случаю в дворне только слегка заметили: сегодня наш-то Пугачев на барыню наскочил… Да она свое взяла: на постель, да и за лекарем!.. Оказия!..

VI

Осташков с Аристархом вразумили и успокоили Николеньку вовсе не по тем началам, которые проповедовал Паленов в теории, согласно с учением известного ученого, но старались руководствоваться теми приемами, которые им указал тот же Паленов в практическом приложении своей теории. Вразумивши и успокоивши таким образом сына, Осташков не знал, что ему делать: к Паленову идти не смел, и грустный сидел в конторе у Аристарха, ожидая, когда Николай Андреич вспомнит его и позовет к себе. Аристарх витийствовал перед мальчиком и делал ему различные наставления о том, как надо прилежно учиться, как должно слушаться и повиноваться учителю, почитать старших и проч. Одним словом, обо всем том, что он почерпнул из прописей при частом переписывании их.

– Да вы этого ему в голову не давайте забирать, Старей Николаич, что его ни сечь, ни бить не будут… Нет, батюшка, секите и бейте его, канальца, коли будет того стоить… Мне это ничего, я за этим не стою… хоть и дворянская кровь, да ничего… Это заживет, а лучше баловать не будет… И, что выдумал?… Николай Андреич им занимаются, спрашивают, а он не отвечает… Как за это не выпороть… Это вот только послушал, что сечь не будут, сейчас и взял себе в голову… Как их не сечь?… На что же и розги-то сделаны, как не на их братью? Всех нас секли… Не понимает того, что Николай Андреич, это только так, с опыта говорят: посмотреть, что будет… А он на-ка, не слушаться… Я тебе дам… Да я попрошу Старея Николаича, чтобы он тебя походя бил да порол… Что теперь наделал?… Теперь и подойти-то к Николаю Андреичу нельзя…

– Нет, ничего… его сердце не пространное: он удовлетворение своим чувствам для себя сделает, а потом опять ничего: впадает в простоту… – возражал Аристарх.

– Ах, Николка, Николка, зарезал ты меня… Чтобы тебе ответить-то… Что не отвечал, пострел этакой?… Отчего не отвечал?… Говори…

– Боялся…

– Чего ты боялся?…

– Что прибьет…

– Отвечал бы, так не прибил бы… А на что же заревел-то? А? На что заревел?… Ведь он, чай, тебя еще не бил тогда… а? На что заревел?… Ну, говори… Что стал?… Говори, отвечай…

– Не знаю…

– Пороть тебя надо, мошенника этакого… Вот и будешь знать, не станешь реветь зря… Бабушки тебя избаловали… Пори его, батюшка, Старей Николаич… Не жалеючи бей и пори… от всего сердца прошу… Чтобы он знал, мошенник, как надобно с благодетелями своими говорить да угождать, а не то что упрямство делать… И что выдумал, разбойник…

– Зачем же вы этакие слова неудобные говорите… чрез это он впадает в грубость и невежество, а его надобно приучать ко всякой деликатной обходительности, так как вы хотя и в бедности, но должны свою политику соблюдать…

– Да ведь досадно, батюшка, Старей Николаич: ну-ка он, что наделал…

– Однако же можно дитяти другие резоны и наставления представлять со всею обходительностию: вот как я при вас же излагал…

– Вы, батюшка, Старей Николаич, учены, а я темный человек: где мне этакого ума взять, как у вас…

Старей Николаич был очень доволен этим комплиментом и поправил виски.

– Мы его обучим и всякое обхождение покажем… только, чтобы чувства ваши были на счет благодарности… А то ведь даром стараться и себя убивать не приходится.

– Не оставьте, Старей Николаич; на вас моя крепкая надежда, а уж я вас не оставлю, поблагодарю, чем сила моя возьмет… Только поймет ли он что: времени-то больно мало…

– А мы будем стараться вразумление ему делать к назиданию его понятий, чтобы он больше к науке себя употреблял, а не к шалостям…

– Не оставьте, Старей Николаич…

– А вы мне теперь рубль серебром дайте, так сказать для ободрения моего к трудам…

– Как, теперь, Старей Николаич?… За что же?…

– Я вам говорю: для ободрения моего к трудам… Да вы из чувствительности своей, чтобы я больше старался, должны принести мне благодарность… А без этого какое же могу иметь старание?

– Да ведь как же, Старей Николаич, это господский приказ… Конечно, я после, как увижу ваше старание… с моим полным удовольствием: мне ничего не жаль, свое родное детище, не чужое…

– Что же мне господский приказ?… А может, он умственности не имеет, чтобы понимать… Вот я и сказал барину, что напрасно изволите держать и никакой надежды