Но для утомленных фотографов Сухарь был божьим утешением. Он неподвижно стоял, пока его седлали и когда Поллард запрыгнул в седло. Фотографы подняли камеры – Сухарь навострил уши и принял отрепетированную позу, словно задумчиво обозревая горизонт. Он сохранял полную неподвижность: ни один его мускул не дрогнул в течение пяти минут, пока фотографы толпились вокруг, пока операторы вертели ручки кинокамер, снимая его во всех ракурсах. Они шумели, а он так и не шелохнулся.

С первого дня своего пребывания в Нью-Йорке Смит был Смитом: нью-йоркские корреспонденты не смогли вытянуть из него ни слова. «Том Смит, – писали они, – не говорит почти ни слова. Никогда». Редактор газеты «Нью-Йорк Херальд Трибьюн» счел героические попытки своего репортера получить от Смита нечто большее, чем односложные ответы, настолько забавными, что напечатал подробную транскрипцию всего, произнесенного Смитом. Смит шел на сотрудничество с прессой только в одном: вероятно, по настоянию Ховарда, он позволял представителям прессы заходить в конюшню, чтобы увидеть лошадь, хотя и без каких-либо комментариев с его стороны. Он вел себя немногим лучше второго тренера, столь же немногословного Джорджа Конвея. Один репортер описал его как «тощего, высокого, безразличного» человека. Конвей категорически не разрешал фотографам приближаться к его конюшне, вполне справедливо опасаясь, что нервный Адмирал испугается вспышек фотоаппаратов и разобьет себе голову. Когда корреспонденты обнаружили, что Смит более приветлив, они буквально поселились в конюшне номер 43, и тренеру приходилось протискиваться через плотную толпу, чтобы попасть к своему питомцу. Когда Сухарь выходил из конюшни, все устремлялись следом и присоединялись к толпе зрителей на языке скаковой дорожки. Они слонялись по ипподрому днем и ночью и постоянно приставали к Смиту с вопросом, действительно ли он думает, что его лошадь может победить.

К 14 мая короткий период перемирия Смита с прессой закончился. «Вы больше не увидите эту лошадь!» – прорычал Смит, выгнал всех из конюшни, натянул поперек входа веревку, поставил охрану, спрятался в выделенном ему домике при ипподроме и сидел с керосиновой плиткой в тесной каморке. Даже Поллард, весело болтавший с репортерами с самого приезда, вдруг замолчал. «Некоторые подозревают, – писал Джолли Роджер, – что Том избавился от языка». Команда Сухаря исчезла. Никому не позволялось увидеть коня. На мольбы поделиться хоть какими-то сведениями следовал классический отказ.

Репортеры пришли к заключению, что Смит просто скупится на информацию, но за этим стояло нечто большее. На тренировках за три дня до этого Сухарю понадобилось 1: 48 минуты, чтобы пробежать милю. И хотя трек в тот день был немного влажным, но за все время работы со Смитом Сухарь обычно показывал время 1: 36. В тот год весна в Нью-Йорке была необычно дождливой, и трек был трудным, даже когда было совершенно сухо. Но одним состоянием покрытия невозможно было объяснить медлительность коня на тренировке. Сухарь словно чувствовал себя не в своей тарелке, и Смит не мог найти причину этого. До скачек оставалось еще довольно много времени, но тренер все больше беспокоился. Он знал: любой намек, что с Сухарем не все в порядке, приведет к тому, что газетчики станут еще более навязчивыми. Он заперся в своем коттедже и держал рот на замке. Больше, чем когда-либо прежде, ему хотелось сохранить тренировки коня в секрете. Они выходили на трек в 4: 00 утра. И ему это удавалось до тех пор, пока однажды утром он немного не опоздал. Группа фанатов, которые пришли на ипподром в 4: 30, увидели, как Смит ведет лошадь назад в конюшню. Тогда Смит перенес тренировки на 8: 00 вечера. Какой-то период времени их никто не видел, но теперь прессе стало понятно, что он пытается водить их за нос.

Отсутствие новостей о самом крупном событии года приводило газетчиков в растерянность. Сначала они писали все, что приходило на ум. Один выдумал «интервью с Сухарем», в котором конь открещивался от своего сводного дяди, Адмирала, который был на год младше. Журнал «Лайф» напечатал целую страницу фотографий с разными выражениями на морде Сухаря. Один заскучавший корреспондент решил засечь скорость Смита, когда тот шел по треку. По его словам, Смит делал в среднем полмили за 35 минут. Ветеран ипподрома, репортер Джон Ларднер, напечатал эту информацию. «Но это, – признал он, – не имеет никакого отношения к скачкам».

Газетчики Нью-Йорка назвали свой конфликт со Смитом «Битвой при Лонг-Айленде». Если Смит собирается хранить молчание, они поступят так же – они договорились не писать ни слова о Сухаре. Это был смелый поступок, но неверный. Рассерженные читатели подняли шум, и план провалился. Тогда они сплотились в группу под названием «Мы умные парни», создали сеть из репортеров и радиокомментаторов, чтобы застать тренировку Сухаря{366}. Каждую минуту за Смитом следовал кто-то из них, и каждый репортер знал, где именно должен его караулить. Клокеры дежурили на ипподроме двадцать четыре часа в сутки, приветствуя друг друга вопросом: «Что ты узнал?» Их посты располагались концентрическими кругами вокруг конюшни 43, в основном они устраивали своеобразные насесты на деревьях. Они встречались на собраниях, чтобы обменяться информацией. Это была, как вспоминал один репортер, «легендарная шпионская эпопея».

Самым гениальным решением «умных парней» было послать разведчиков и найти людей, которые в прошлом стали свидетелями тренировок Смита. Они систематизировали всю найденную информацию и выяснили, что в 1937 году во время пребывания на Востоке Смита четыре раза заставали за тренировкой лошади в вечернее время. Хотя эта информация и не была чрезвычайно важной, репортерам удалось вычислить точное время, когда проводились эти тренировки: каждый раз лошадь тренировали в 8: 00. В ходе дальнейшего расследования репортеры откопали свидетельства того, что и в Бэй-Медоуз Смит дважды тайно выводил коня на тренировку, и снова оба раза вечером, в 8: 00. Так они выяснили магический час Смита.

Бесстрашный фанат вызвался проверить эту информацию. 17 мая он пробрался на трибуны и залез на крышу ипподрома. Затаившись в довольно опасном, но хорошо скрытом месте, он одной рукой держался за выступ крыши, а в другой сжимал секундомер и ждал. Луна освещала трек. Смельчак видел каждый столб на маршруте, в лунном свете казавшийся голубоватым.

Ровно в 8 часов появился Смит. Он прошел вдоль трибуны, проверяя, не затаился ли где-нибудь шпион. Никого не заметив, он направил луч фонаря на свою конюшню и дважды мигнул. Тут же из конюшни появился Сухарь с наездником на спине и легким галопом потрусил к дальнему повороту. Когда он ринулся вперед, наблюдатель включил секундомер. Сухарь проскакал вокруг ипподрома, потом сбавил скорость, перешел на шаг и вскоре вернулся в конюшню. Тайный наблюдатель нажал кнопку своего секундомера и ползком убрался с крыши.