Своуп угодил в западню. Он вернулся с готовым предложением, в котором удовлетворялись все до единого требования Ховарда. И даже согласился на призовой фонд в 100 тысяч долларов, который победитель полностью забирает себе.

Своуп поторопился заключить договор. Он связался с Риддлом, который далеко не сразу пошел на разговор. Когда руководитель ипподрома Бельмонт Джозеф Уайденер решительно поддержал идею, последним препятствием на пути ее реализации оставался С. В. Уайтни, влиятельный член совета директоров Ассоциации конного спорта Уэстчестера, руководящего органа Бельмонта. Формально голосование по этому вопросу будет проведено 12 апреля на собрании совета, но, поскольку большинство голосующих последуют за Уайтни, его мнение станет решающим. Склонить его на свою сторону было первоочередной задачей. Ярый противник матчевых скачек и больших призовых фондов, он может выступить против их плана.

6 апреля Уайденер послал телеграмму с предложением к Уайтни, отдыхавшему на своей яхте у берегов Бермудских островов. Уайденер не смог связаться с ним.

Задержка оказалась критической. Руководству ипподромов по всей Америки стало ясно, что Бельмонт обошел их всех. Они поторопились составить свои собственные предложения. Ховарда и Риддла вдруг забросали телеграммами с предложением провести матчевые скачки. В тот же день, когда Уайденер пытался связаться с Уайтни по вопросу финансирования планируемых скачек, чикагский ипподром Арлингтон-парк сделал формальное предложение Риддлу и Ховарду провести матчевые скачки с призовым фондом в 100 тысяч долларов в июле, на несколько месяцев раньше даты, назначенной ипподромом Бельмонт. Ховард, пытаясь натравить руководство ипподромов на ипподром Бельмонт, заявил, что готов рассмотреть любое предложение.

Все внимание было приковано к Риддлу. Наконец-то и он созрел для переговоров. 6 апреля он перевез своего жеребца на ипподром Бельмонт, а на следующий день связался со Своупом и сообщил, что следующим утром приедет в город. Но коннозаводчик, казалось, тоже решил поиграть с руководством ипподрома. К ужасу Своупа, Риддл послал подобную телеграмму и руководству ипподрома Арлингтона, представители которого в тот же день примчались в Нью-Йорк, чтобы встретиться с ним. Судя по тому, что Риддл говорил друзьям, по его замечаниям относительно адской июльской жары в Чикаго и по его общей антипатии к «этому Западу», он совершенно определенно не рассматривал всерьез предложение ипподрома Арлингтона. Но был не прочь пощекотать нервы Своупу. «А почему бы не провести два состязания? Одно – в Арлингтоне, другое – в Бельмонте? – говорил он. – Это всех устроит».

Своуп был в отчаянии. Если владельцы договорятся провести две встречи, скачка в Бельмонте привлечет гораздо меньше интереса, особенно если первая встреча окажется решающей. Сетуя на то, что чикагцы решили перейти ему дорогу в матчевых скачках, Своуп пошел «на обгон». Он засыпал Ховарда телеграммами, восхваляя качество скаковых дорожек своего ипподрома, прекрасную погоду в середине осени и красоту Нью-Йорка. Ховард позвонил ему и напомнил, что требует либо 100 тысяч, либо ничего. Риддл сел за стол переговоров со Своупом. Как и предсказывал Ховард, ему весьма понравились условия, выдвинутые Ховардом. Единственное, что он предложил, – провести встречу не в сентябре, а чуть раньше, потому что за столь долгий срок подготовки любая из лошадей может потерять форму. Своуп принял это замечание к сведению. Риддл предложил руководству Арлингтона оставить вопрос со скачками открытым.

Приближался критический день 12 апреля. Все ждали возвращения Уайтни. На него начали давить еще на пути с Бермудских островов. А в прессе обсуждался вопрос о том, какую прибыль потеряет Нью-Йорк, если он отвергнет это предложение. Журналисты призывали фанатов, которые уже предвкушали незабываемое зрелище, обрушить праведный гнев на голову Уайтни, если соглашение о проведении скачек не будет достигнуто. Утром того дня, когда должны были состояться переговоры, Ховард еще больше подлил масла в огонь. «Можете сказать им, что Сухарь встретится с Адмиралом где угодно при условии достойной нагрузки, сухого покрытия и длине дистанции от четверти мили до двух миль, – сказал он. – Я ждал этого слишком долго. И очень хочу знать, чья лошадь лучше. Есть еще около миллиона любителей скачек, которые тоже хотят знать ответ на этот вопрос. Когда эти двое встретятся, – продолжал он, – будет ли это в Бельмонт-парке, в Бэй-Медоуз, Танфоране или Пампкин Корнерз, они могут биться об заклад до самого начала скачек».

Пока весь мир ожидал Уайтни, событие на ипподроме Танфоран добавило новый штрих к планам матчевой скачки. Спустя всего два месяца после трагического падения на треке в Санта-Аните, Ред Поллард и Прекрасная Воительница вышли из полутемных недр конюшни Ховарда и сделали первые шаги на скаковой дорожке. Кобыла, которую Смит невероятными усилиями вернул к жизни из частичного временного паралича, двигалась скованно и неуверенно, легким медленным галопом, но наконец была вне опасности. Поллард тоже был пока очень осторожен. И хотя он утверждал, что полностью выздоровел, но еще плохо владел левой рукой, да и его грудная клетка по-прежнему была заклеена пластырем. Смит предоставил Реду возможность самому решать и даже выпустил его несколько раз легким галопом проехаться верхом на Сухаре. Жокей держался весьма неплохо. Ховард связался со своими личными врачами, и они запланировали 13 апреля провести рентгеновское исследование Полларда.

12 апреля Уайтни наконец материализовался на заседании правления. Дома, в Калифорнии, Ховард с нетерпением ждал новостей. Через некоторое время ему вручили телеграмму от Уайтни. Правление единогласно проголосовало за его предложение. Скачки пройдут один на один, но это не будет официальным матчевым состязанием: согласно старинным правилам проведения скачек, матчевые скачки не должны предполагать денежного приза. Было внесено только одно изменение: в соответствии с пожеланием Риддла скачки назначили на День памяти, 30 мая, а не на сентябрь. Согласен ли Ховард на такой вариант? Ховард перезвонил ему как раз в тот момент, когда в офис Уайтни зашел Риддл. И они втроем устроили импровизированную встречу. Ховард согласился на новую дату, но поставил одно условие: в скачках должен участвовать Поллард. Если он не сможет – скачки не состоятся. Они разошлись, не придя к окончательному соглашению.

Поздно вечером Риддл и Своуп высказались по этому поводу. У Риддла была привычка максимально повышать голос, когда он говорил по телефону. Он так громко кричал, что человек, который находился в офисе Своупа в тот момент, сказал, что ему пришлось бы просто выпрыгнуть из окна, чтобы не слышать каждое слово. В конце разговора Риддл дал свое согласие. «Вы хорошо знаете, – вопил он Своупу, – мой конь выбьет из него всю его наглость»{354}. Потребовав, чтобы скачки прошли весной, и добившись своего, Риддл ворчал, что его конь осенью выступил бы лучше, чем более зрелый противник. Тем не менее он был рад, что скачки пройдут весной.

На следующий день Поллард проходил рентген. Врачи Ховарда рассмотрели снимки. Раздробленные кости срослись. Если его состояние улучшится, жокей сможет принимать участие в майских скачках.