– Я с тобой, я рядом, – шепчу я, покачивая дочку и гладя по спине.

Брайан, пепельно-бледный, ведет нас в гостиную и указывает на картонную коробку на столе. Прочтя надпись на ярлыке, я сжимаю руку Энни и стараюсь сохранить спокойное лицо. Год назад эти аббревиатуры ни о чем бы мне не сказали, но время счастливого неведения прошло: «ГКТБ ОЛПК – Государственный комитет транспортной безопасности, отдел ликвидации последствий катастроф». Эти жирные буквы накрывают меня запоздалой ударной волной. Вещи Кристен. Какого черта их доставили сюда, а не в мою квартиру, как я просила? Судя по штемпелю, коробка прибыла уже две недели назад. Вопросительно смотрю на Брайана.

– Не обратил внимания, – говорит он, словно прочитав мои мысли, и опускает голову. – Извини.

Его глаза наполняются слезами. Делаю протяжный выдох, выпуская из груди злобу и негодование, которые копились во мне много лет. Наша семья распалась и по моей вине тоже: я не хотела признавать, насколько Брайан несчастлив. А когда Кристен погибла, я оставила его одного на опознании, да еще и подозревала впоследствии, что он мог ошибиться. Дотрагиваясь до руки Брайана, я произношу слова, которые нужно было произнести уже давно:

– Ты тоже меня извини.

Мы сидим на диване: Брайан, я, между нами Энни. На столике лежит телефон Кристен. Рядом часы и кулон от «Тиффани» – отцовский подарок на тринадцатый день рождения. Получается, его сняли перед кремацией и положили к остальным вещам.

Брайан достает из коробки последний предмет – серебристый альбомчик с цитатами. Энни всплескивает руками:

– О боже! Так он был у нее! Видимо, пока я ходила за своим, она нашла его. И сразу убежала.

На секунду у меня перед глазами все расплывается. Я беру серебряную книжечку, догадываясь, что там увижу. И действительно: совершенно чистые поля, ни единой карандашной надписи. Так, значит, те комментарии, которые я читала, принадлежат Энни, а не Кристен! Но зачем она выдала свои мысли за мысли сестры? Ответ доходит до меня, как удар боксерской грушей по голове: Энни не верила, что я захочу меняться ради нее. До чего же она заблуждалась!

– Черт! – Дочка закрывает лицо руками, поняв, в какое положение себя поставила. – Извини, мама. Я все объясню. Это мои дурацкие замечания ты прочла. Я подумала, что если ты подумаешь, что они от Кристен…

Я обнимаю ее и изо всех сил стискиваю. Она даже вскрикивает.

– Я изменилась бы ради тебя, – говорю я, стараясь вложить в эти слова всю мощь своей любви. – Мне очень жаль, если ты могла в этом усомниться. Те письма с цитатами, которые ты мне посылала, заставили меня многое переосмыслить, мое чудо.

Энни широко раскрывает глаза:

– Но, мама, я не…

Брайан обнимает ее. Она, не договорив, обнимает меня. Прижавшись друг к другу, мы вместе отпускаем нашу грусть – на этот раз открыто и не стыдясь. Я оплакиваю потерю дочери. Эти слезы вызваны не угрызениями совести, не злобой и не неверием, а признанием. Признанием того, что Кристен ушла, но никогда нас не покинет.

Наконец Энни высвобождается из наших объятий и, навострив уши, оглядывает комнату:

– Эй! Вы слышали?

– Ты о чем? – спрашиваем мы.

– Это Кристен. Она качает головой и говорит, что мы распустили нюни. Нам пора двигаться дальше.

Есть несколько сестринских секретов, которые Энни навсегда оставит при себе. Родители никогда не узнают, почему она не села вместе с Кристен на поезд. Пускай по-прежнему думают, что она забыла телефон и вернулась за ним домой. И что она взяла в Хаверфорде академотпуск, чтобы справиться со своим горем. На самом деле год назад Энни обвинили в плагиате, она приняла вину на себя и была отстранена от занятий, хотя на самом деле это Кристен «позаимствовала» у нее стихотворение. Просто увидела его в ее блокноте, переписала и выдала за собственное, не имея никаких злых намерений. Откуда Крисси было знать, что именно эти стихи Энни выберет для хаверфордского поэтического конкурса, а доктор Натоли из Пенсильванского университета окажется в жюри и узнает их?

О той тайне, которую доверил ей Уэс Девон, Энни тоже будет молчать. Если сказать родителям о беременности Кристен, получится, что они потеряли не только дочь, но и внука или внучку. Едва ли у них остались душевные силы для того, чтобы оплакать еще и эту утрату. А кроме того, пускай мама думает, будто безымянные письма с цитатами действительно от Энни. Они не от нее, но какая разница? Главное, миссия выполнена. Мама снова стала самой собой – единым гармоничным целым. Почти целым.

Все эти секреты, связанные с Кристен, Энни засовывает в самые глубокие тайники своего сердца. Но есть у нее и собственная тайна…

С тех пор как они с Олив попрощались, прошло одиннадцать дней. Каждое утро, просыпаясь у себя дома, в трех тысячах шестистах милях от той девочки, которая ее ждет, Энни чувствует удушающее напряжение в груди – тяжесть неисполненного обещания. Она шлет малышке письма и маленькие презенты (такие, как блокнотик, заполненный цитатами), но при этом и сама прекрасно понимает: никакие подарки не заменят любви.

Дождливым вечером Энни, растянувшись на кровати, пытается написать для Олив стихотворение. Вдруг на экране телефона появляется зеленый шарик. Это сообщение… от Рори! Сердце Энни подпрыгивает в груди. После того случая в гардеробной о парне не было ни слуху ни духу. И вот наконец он пишет: «Энни, я выиграл конкурс! Моя утка с перцем в меню ресторана „Дюкасс“!»

Издав радостный вопль, Энни вскакивает с кровати и начинает плясать. С громким смехом молотит по воздуху кулаками, как игрок, забивший решающий гол матча. «Поздравляю! Сейчас пришлю тебе письмо. Все, что я хочу сказать, в эсэмэске не поместится», – написав это, Энни открывает ноутбук. Пальцы порхают по клавиатуре. Неуемные мысли наконец-то вырываются из сердца:

Зажмурившись, Энни вкратце рассказывает про мамин несостоявшийся роман с Томом.