– В этой неразберихе виноват я. Мне очень жаль, что так получилось.

Рыдания дочери, ее острая нескрываемая боль – от этого во мне как будто что-то прорвалось. Я нужна ей и на этот раз буду рядом.

– Прошу тебя, уходи, – говорю я Тому.

– Эрика, пожалуйста. Позволь, я помогу объяснить…

– Уходи!

Он проводит рукой по волосам и качает головой:

– Мне правда жаль.

Я слышу его удаляющиеся шаги, но смотреть не могу. Дверь открылась и захлопнулась. Поворачиваюсь к Энни:

– Дорогая, я…

Ее глаза полны такой ненависти, что я теряю дар речи. Она идет в холл, снимает с крючка сумочку и ключи. Голова идет кругом. Моя дочь уходит… опять. Уходит, ничего не говоря. Просто исключает меня из своей жизни. Я этого не допущу! Вдруг чувствую такой прилив материнской силы, беспримесной и неистовой, что кажется, будто кровь закипает в жилах. Приблизившись к Энни четырьмя размашистыми шагами, хватаю ее за руку. Она резко оборачивается:

– Пусти!

– Нет! – говорю я громким властным голосом. – Ты моя дочь. Ты достаточно долго продержала меня в изоляции. Допустим, тебе это было нужно. Допустим, я это заслужила. Но второй раз ты от меня не уйдешь, Энни Блэр. Поняла? Я люблю тебя! – Чтобы не разрыдаться, я зажимаю рот рукой. – Я люблю тебя, милая Энни, – повторяю я, и мой голос начинает дрожать, – мое чудо.

В глазах Энни что-то меняется. Между тучами гнева появляется просвет, хотя бы и миллиметровый. Но через секунду буря снова усиливается:

– Надо было думать об этом прежде, чем ложиться с ним в постель!

Она выходит и с силой захлопывает за собой дверь. Опять я не последую маминому совету. «Если что-то заставляет тебя задуматься – остановись и пораскинь мозгами», – говорила она. Но черт подери! Сейчас не время бездействовать, не время себя жалеть.

Энни сидит на заднем сиденье такси и, неподвижно глядя в окно, промокает глаза рукавом. Как бы ей хотелось позвонить Рори! Уж он бы нашел нужные слова. Но нет, она не может просить у него дружеского участия, когда он явно хочет чего-то большего, чем дружба. «Морковка сварилась», – сказал бы он.

Поэтому Энни звонит отцу, и он встречает ее на пороге своей квартиры с упаковкой салфеток в руках. Чуть не задыхаясь, она пытается объяснить, что случилось. Он сжимает в руках ее запястья:

– Энни, дорогая, подожди. Ты хочешь сказать, что мама увела у тебя парня?

– Да! То есть нет… Я… я не знаю. Она не знала. Но все равно это неправильно! Это противно! – Услышав звонок в дверь, Энни вздрагивает. – Вот дерьмо! Наверное, она! Папа, не впускай ее!

Но отец уже идет открывать. Должно быть, он вздохнул с облегчением: теперь ему не придется в одиночку утешать дочь, страдающую от несчастной любви. Услышав голос матери, Энни бежит в свою комнату и запирается.

В воскресенье утром Энни просыпается в своей постели в отцовской квартире, и на нее тут же накатывают унизительные воспоминания о вчерашней ночи. Сбросив пуховое одеяло, она трет воспаленные глаза. Из окна сквозь жалюзи льется солнечный свет. Энни смотрит на часы: без пяти двенадцать? Видимо, ее внутренний таймер совершенно сбит с толку, как и она сама.

Энни шлепает в гостиную и застывает: у окна стоит мама. Под глазами темные круги, волосы спутаны. Неужели всю ночь здесь пробыла?

– Доброе утро, Энни.

Энни с трудом берет себя в руки, вспомнив, как накануне мать выскочила из постели в одной комбинации. Она поворачивается, чтобы вернуться в свою комнату, но мамин голос ее останавливает:

– Пожалуйста, не уходи. Дай мне все объяснить.

– Мне не нужны твои объяснения, – говорит Энни и плюхается на диван, тем самым опровергая собственные слова.

Для пущего эффекта она ложится на живот и утыкается лицом в подушку. Мамина рука касается ее плеча. Слышится запах знакомых духов.

– Милая, мне так жаль! Пожалуйста, прости меня. Я все, все сделаю, чтобы это исправить.

– Уходи, – говорит Энни, и ей вспоминается, что пару месяцев назад Олив точно так же лежала на диване, пряча лицо. Наверное, она выглядит глупо, ну и пускай! Если внутри нее сидит пятилетняя девочка, то когда же показывать это, как не теперь! – Ты ведь меня ненавидишь! Уходи, и все!

– Что? Сядь. Пожалуйста, давай поговорим. Как тебе могло прийти такое в голову?

Энни, не поднимая лица, отвечает:

– Ты бы хотела, чтобы погибла не Крисси, а я.

– Ох, Энни, – шепотом произносит мать, – неужели была хотя бы одна секундочка, когда бы ты не чувствовала, что ты для меня такая же особенная, как твоя сестра, и что я люблю тебя ничуть не меньше?

Энни мотает головой:

– После катастрофы ты едва смотрела в мою сторону.

– Это не потому… – Мама вытирает щеку рукавом. – Мне нужно кое в чем признаться.

Энни скрещивает руки:

– Кроме того, что ты спала с… с ним?

Ей хочется, чтобы голос звучал негодующе, но получается глупо. Мама садится рядом:

– Кристен просила меня отвезти вас в Филадельфию на машине, а я отказалась. Мне так стыдно!

Энни хмурится:

– Нет, мам, Крисси была совсем не против того, чтобы поехать на поезде. Честно. Это я обиделась, а она нет.

– Она на меня не злилась?

– Нисколько. Могу поклясться.

Мамино лицо как будто немного светлеет, но через секунду на него опять ложится печальная тень.

– Я видела, что в то утро Кристен была сама не своя. Ты пыталась мне об этом сказать, но я не слушала. – Она подносит руку к подбородку. – Я предпочла проигнорировать это, как игнорировала воспоминания. Видишь ли, бабушка Тесс тоже была психически нездорова. Мне хотелось считать свою дочь нормальной, и из-за этого эгоистического желания я отрицала правду.

Энни прижимает подушку к груди и делает вдох. Потом еще один. Наконец она поворачивается к маме:

– Ты думала, я буду с ней. Сказала мне за ней присматривать, а я не сдержала своего обещания.

– Детка, – мягко говорит мать, – откуда же тебе было знать? – Она берет лицо Энни в ладони и смотрит так пристально, что та понимает: придется слушать. – Я никогда не считала, будто оберегать Кристен – твоя обязанность. Мне очень жаль, если ты сама так думала. Ты же была всего лишь девочкой. Просто девочкой.

Мамин тон и умоляющий взгляд подсказывают Энни, что она тоже вынесла из детства чувство вины, которое до сих пор тайно мучает ее. Надо будет спросить об этом когда-нибудь, но не сейчас.

– Так, значит, – спрашивает Энни, – ты меня прощаешь?

– Нет, дорогая, – улыбается мама, – мне не за что тебя прощать.