Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У нее в сумочке звонит телефон. Она не обращает внимания.
– Поговори с ним. Мне все равно.
– Это не Том. Но он звонил. Вчера.
Энни снова вспыхивает:
– Отлично. Рада за вас.
– Я сказала ему, что больше мы не увидимся, – спокойно говорит мама. – Попросила больше не звонить. – Она улыбается, поглаживая руки Энни. – Может, теперь пойдем домой и позавтракаем? Или пообедаем? Если захочешь, будем разговаривать весь день, и всю ночь, и завтра тоже. Я готова ответить на любой вопрос о моих отношениях с Томом.
– Вы…
– Нет! Клянусь тебе, дорогая, секса у нас не было.
– Господи, мама! Я не то хотела спросить! – стонет Энни, отворачиваясь, но, вообще-то, у нее отлегло от сердца. – Собиралась ли ты рассказать мне… про вас?
– Да. Причем по глупости я даже думала, что ты обрадуешься.
Энни закусывает губу. Да, ей следовало бы радоваться. Том замечательный и идеально подходит для мамы. Но она не настолько великодушная дочь.
– Так позвони ему, – говорит Энни, опять принимая Олив Барретт за образец поведения. – Может, ты поедешь с ним в Париж и будешь работать няней вместо меня?
Мама обнимает ее:
– Мое вчерашнее свидание с Томом было первым и последним. Я даже заблокирую его звонки, если ты покажешь как. Ну давай, милая. – Она с улыбкой протягивает ей руку. – Поехали домой.
Я вся твоя.
Мобильный звонит снова. На сей раз Энни не ждет. Не сомневаясь, что это Том Барретт, она лезет в мамину сумку, достает телефон и рявкает:
– Здрасте!
Ей что-то отвечают, и она передает трубку матери:
– Это из «Нью-Йорк таймс».
Иногда жизнь дарит нам моменты такого яркого озарения, которое невозможно не заметить. Все вдруг становится кристально ясным, и если мы принимаем какое-то решение, то нами движет не страх и не надежда, а неколебимая уверенность в том, что мы поступаем абсолютно правильно. Бабушка Луиза говорила, что таких моментов много, но мы не пропускаем их только тогда, когда наши сердца и умы открыты.
Я беру телефон. Обиженная Минди Нортон, корреспондент «Нью-Йорк таймс», говорит, что уже полчаса ждет меня в вестибюле моего дома.
– Извините, Минди. Мне правда очень жаль, но сегодня я не могу с вами встретиться.
Энни смотрит на меня с недоумением.
– Вы отменяете интервью? – негодующе спрашивает Минди.
Ее раздражение можно понять. Я скомкала ей весь день, а у нее, может быть, поджимает срок сдачи статьи. Вдруг меня осеняет.
– Постойте-ка, – говорю я, пролистывая список контактов. – Позвоните Эмили Ланге. Она вам идеально подойдет.
– Она вошла в пятидесятку лучших?
– Нет, хотя должна была войти. Это моя бывшая наставница. Ее агентство занимается благотворительностью. Она отличный брокер, – говорю я и, помолчав, прибавляю: – а также прекрасный человек.
– Вряд ли она окажется свободна прямо сейчас, – отвечает Минди по-прежнему недовольным тоном.
– Для того чтобы дать интервью «Нью-Йорк таймс»? Будьте уверены: она выкроит время.
– Хорошо. И все-таки вы подвели меня, Эрика. Мы на вас рассчитывали. Эта статья очень важна.
– Я знаю. Извините. – Улыбаясь, я смотрю на Энни. – Но, видите ли, моя дочь тоже на меня рассчитывает. А она важнее важного. Она то, что имеет значение.
Я нажимаю отбой, Энни кидается ко мне:
– Ты должна была давать интервью «Нью-Йорк таймс»?
– Невероятно, да? Я совсем забыла, что сегодня мы договорились встретиться.
Она хватает меня за руки:
– Поехали скорее! Перезвони им! Скажи, что мы будем на месте через двадцать минут! Мама, ты должна дать это интервью!
Мое сердце переполняется радостным волнением: дочка меня поддерживает, гордится мной! Однако я и сама должна собой гордиться.
– Спасибо, милая. Но Эмили Ланге заслуживает этого больше, чем я.
Процесс выздоровления всегда требует времени и заботы: они способны творить чудеса. Мы с Энни подолгу гуляем в парке, дома смотрим фильмы, сидя в пижамах. Она рассказала мне о своем друге Рори и о первом поцелуе. Мы разговариваем до утра, много плачем. Постепенно наша дружба восстанавливается.
Тот ночной эпизод был для Энни унизителен, и для меня тоже. Том еще два раза мне звонил, но я не брала трубку. Я ведь дала дочери слово и сдержу его. Вчера мы сажали на балконе цветы, которые теперь называем пентасами Кристен.
– Ты по-прежнему ищешь ее, мама?
– Везде, куда ни иду, – признаюсь я. – Наверное, так будет всегда. Но в то же время я понимаю, что мы должны жить дальше. Кристен сама бы очень этого хотела.
– Она вернется, – говорит Энни с уверенностью, заставляющей меня содрогнуться.
В понедельник вечером я листаю свою поваренную книгу, когда Энни вбегает в кухню, чуть не задыхаясь от волнения.
– Она дома! Кристен вернулась!
Я хватаюсь за столешницу, чтобы не упасть:
– Что?
Энни, смеясь, показывает мне свой телефон, и я читаю эсэмэску от Брайана: «Ты должна приехать ко мне, милая. Прямо сейчас. И пожалуйста, привези маму».
Мое сердце стучит, как барабан.
– Ох, Энни, ты же не думаешь…
– Да! – Она обнимает и кружит меня. – Именно это я и думаю! – Ее лицо просто лучится радостью. – Крисси вернулась! Она у папы! Поехали скорее!
Энни едва ли не волоком тащит меня к двери квартиры, оттуда к лифту, а из лифта на улицу. В моей голове роится миллион мыслей, но главная среди них одна: «Господи, пожалуйста, не дай моей дочери снова разочароваться!»
Сидя рядом со мной в такси, Энни без умолку трещит:
– Наверное, она поехала к папе, чтобы тебя не напугать. Она не знает, какая ты снова стала классная!
Я улыбаюсь и сжимаю ее колено, отчего она всегда хихикает.
– Позвони-ка папе. Давай заранее узнаем, что он хотел сказать своей эсэмэской.
– Нет, Кристен задумала нас удивить. Не будем портить сюрприз.
Вижу на лице Энни знакомое выражение решимости. Она действительно верит, что сестра жива. Не потеряла эту веру после всего случившегося. Я и рада, и напугана. Моя дочь по-прежнему верит в чудеса. Это хорошо. Я надеюсь.
Брайан открывает дверь, и в ту же секунду, прежде чем он успевает сказать хотя бы слово, я понимаю: предчувствие обмануло Энни. Она и сама это понимает, судя по тому, как кровь отхлынула от ее лица. Сердце моей дочери разбито. Опять. Не дожидаясь, пока бывший муж сообщит свою новость, я обнимаю Энни. Ее плечи вздрагивают.