он ничего не мог сейчас поделать. Оттого его так и типало, буквально трясло. Как и от дичайшего желания вернуться… Вернуться обратно.

— Просто отправь меня туда и всё. Как отправил в прошлый раз. Как любишь отправлять туда по заказу своего обдолбанного двойника Хантера всех своих пациентов. Вы же этим промышляете далеко не первый год, да? Собираете с них волшебную «эссенцию», с помощью которой творите все свои чёрные делишки, как здесь, так и Там!

Нику бы испытать собственную внутреннюю атаку из предсказуемого разочарования, которое уже почти коснулась его прагматичного аналитика и ничему/никогда не удивляющемуся психотерапевта. Но что-то всё равно продолжало назойливо удерживать его интерес и внимание на неустойчивом поведении Вударда. А после упомянутого им имени Хантера… Сердце Хардинга впервые за это утро пропустило как минимум два удара.

Пришлось даже потратить несколько секунд, чтобы собраться с мыслями и перевести дыхание.

— Но если я, как ты говоришь, промышляю с неким Хантером столь вопиющее и явно незаконное непотребство, тогда зачем ты хочешь вернутся Туда? — чтобы задавать такие вопросы, надо иметь хоть какое-то представление о том, о чём на самом деле шла речь. Вот только с импровизацией у Ника дела сейчас обстояли крайне плохо. Ещё и из-за сбивающего его с толку внутреннего волнения. И страха тоже. Жуткого, необъяснимого, инфицирующего изнутри, подобно раковым клеткам, не только жизненную сущность, но и физическую плоть.

— Не прикидывайся слабоумным, Хардинг. — не похоже, чтобы Кен поверил всем попыткам Ника подключиться к чужой «игре», которая была вовсе не игрой на публику. — Ты всегда об этом знал. Ты знал, что Мия находится там с твоим психопатом Хантером… Только не знал, как туда попасть, да?

— Что ты несёшь, Кен? — вот теперь Николасу точно не было нужды ни притворяться, ни кому-то подыгрывать. Словно имя супруги выбило из него последние блокираторы и стоп-краны.

— Ничего из того, что бы тебе не было известно. Поэтому ты её и не отключаешь от системы жизнеобеспечения, да? Потому что хочешь вернуть оттуда. Потому что надеешься, что это возможно… как-то, но возможно. Разве что понятия не имеешь, что для этого нужно.

— Ты просто бредишь, Кен. И будет лучше… — с очень… очень тяжёлым сердцем Ник обернулся к стоявшим рядом медсёстрам, чтобы кивком дать им своё согласие для укола.

— Я видел её, Ник! — это было подобно выстрелу в затылок или же удару топором, наотмашь. Но Хардинг выдержал. Устоял. И не посмотрел на Вударда вновь… Будто не хотел видеть в сильно изменившихся глазах Кена то, что могло заставить его передумать в выборе собственных дальнейших действий.

— Как вижу сейчас тебя. Я видел её только что… Можешь даже понюхать мои волосы там, где их касалась её рука. Я до сих пор слышу её запах и… чувствую её близость… Я чувствую её, Хардинг. Слышишь ты, сукин сын! Я ЕЁ ЧУВСТВУЮ! ОНА! ЖИВА!

Эпилог

По всем законам не одной лишь классики жанра он должен был бы сейчас сидеть в кабинете у коллеги, на консультации или настоящем приёме. А может и в каком-нибудь более конкретном месте с решётками на окнах, например. Потому что то, что с ним успело произойти за последнюю неделю, всё чему он стал прямым свидетелем, а в некоторых случаях и непосредственным соучастником, — всё это подводило жирную черту только под одним единственным разумным выводом. Он определённо спятил. И должен был сейчас разделять одну палату на четверых с Кеннетом Вудардом в собственной клинике.

И то, что все последние дни он упрямо сопротивлялся всем имевшимся на его руках фактам — не имело ровным счётом никакого смягчающего для него обстоятельства. Ведь сейчас-то он уверовал! Сейчас он был убеждён, как никогда, в полученных им выводах и даже в самых нелепых для себя предположениях.

И нет. Он не псих. Психи себя так не ведут и не осторожничают до такой степени, применяя при беседе с тем же доктором Соулсби откровенную ложь:

«Простите, но… я не могу этого сделать. Я пока не готов. Да, я знаю, как это выглядит со стороны, и прекрасно понимаю, что это напрасная трата моих денег и ваших профессиональных обязанностей. Но я действительно пока ещё не готов к столь тяжёлому для себя шагу. Видимо, мне требуется куда больше времени, чем думалось изначально. И, да, это факт. Я не готов так быстро смириться. Просто не готов…»

К тому же, он был уверен и в другом своём стопроцентном убеждении — и доктору Соулсби, и самой администрации госпиталя, в котором находилась Мия, плевать на все душевные мучения Хардинга. Потому что он исправно оплачивал все медицинские счета и мог теперь кормить практически всё их неврологическое отделение месяцами. И если будет надо, они с радостью поддержат его решение, участливо поджимая губы и понимающе качая головой. В этом плане Ник совершенно ни о чём не переживал, особенно, когда знаешь, что нужно сказать и как это преподнести нужным слушателям.

И, честно говоря, ему сейчас на всё это было откровенно наплевать. Даже на то, как именно он выглядел со стороны — как безутешный муж и почти уже вдовец, или как одержимый психопат. Пока он платит такие бешеные бабки за содержание трупа своей жены в идеальном состоянии — это он заказывает музыку и говорит остальным, что надо делать. Таковы законы их современного и насквозь прогнившего грёбаного общества. И не он их придумал.

А вот какая конкретная причина на самом деле побудила его пойти на данный шаг — это уж точно никого не касается. И знать о ней кому-то ещё не обязательно. Кажется, он и сам до конца не верил в то, что делал и что собирался сделать. Ведь, если так подумать, он даже никаких законов при этом не нарушал. И покажи он сейчас профессиональной комиссии Кеннета Вударда, все её участники, все до единого признают, что Кен псих. Полный псих. И он должен сейчас проходить именно принудительное, а не добровольное лечение, так как крайне опасен для окружающих его людей и себя самого включительно. Так что… Ничего противозаконного Николас не совершал. А в данные минуты так и подавно.

Тем более, когда вышагивал по длинному и стерильно чистому коридору неврологического отделения в стационарном крыле госпиталя и прокручивал в своей голове все минувшие за последнюю неделю в его жизни события. Когда сопоставлял, сверял и в который уже раз раскладывал по своим местам по полочкам накопившиеся за эти дни факты,