Пьер Боннар, Циприан и Ида Годебские, Таде и Мизиа Натансон и Ренуар в саду поместья Натансонов в Вильнев-сюр-Йон, вечер после похорон Малларме (11 сентября 1898). Желатино-серебряная печать. Фото Альфреда Атис-Натансона. Собрание Вайан-Шарбонье

Когда Писсарро умер в ноябре 1903 года, еще до завершения «дела Дрейфуса», Ренуар, находившийся на этюдах на юге Франции, вернулся поездом в Париж, чтобы посетить похороны на кладбище Пер-Лашез. Дега же сказал родным Писсарро, что он болен, – это был стандартный его предлог, когда он решал не ходить на похороны бывших друзей-евреев[869]. Будь Ренуар антисемитом, он тоже мог бы отговориться болезнью (что в его случае было бы правдой), однако дружба его с Писсарро была достаточно тесной, чтобы он счел необходимым прийти на похороны.

Как это ни парадоксально, но именно дружба Ренуара с Бернхаймами является самым красноречивым доказательством того, что он не был антисемитом. Дружеские отношения между Ренуаром и торговцем картинами Александром Бернхаймом, равно как и двумя его сыновьями, Жоссом и Гастоном Бернхайм-Жён (обоим на тот момент было по 25 лет), завязались в 1895 году. Дружество Ренуара и Бернхаймов растянулось на двадцать пять лет, до смерти художника, свидетельство тому – 38 его писем к Бернхаймам за 1898–1919 годы, а также письма, написанные от его имени Габриэль и Пьером[870]. Ренуар давал Бернхаймам ценные профессиональные советы: например, в 1909 году он сообщил, что мадам Каэн д’Анвер решила переместить большой портрет своих дочерей кисти Ренуара, который выставлялся на Салоне в 1881 году, в помещение прислуги в их доме на авеню Фош, так как пришла к выводу, что картина ей не нравится. Бернхаймы отыскали портрет и приобрели его в том же 1909 году, а потом он 31 год оставался в их личном собрании[871]. В 1912 году, когда Ренуар уже не мог ходить, Жосс и Гастон привезли в Париж венского врача, чтобы попытаться вылечить Ренуара от ревматизма. О близости Ренуара к Бернхаймам можно судить по тому, что после смерти художника в 1919-м его сын Жан отправил телеграмму, оповещающую о его кончине, Бернхаймам на дом, а не в контору.

Бернхайм вошел в число трех основных агентов Ренуара, наряду с Дюран-Рюэлем и Волларом. В 1895 году двое его сыновей начали приобретать работы Ренуара для своих личных коллекций[872]. В 1898-м Ренуар уже писал письма месье Бернхайму[873]. Потом, в самый разгар «дела Дрейфуса», в январе-феврале 1900 года, Ренуар совместно с Бернхаймами организовал крупную выставку, где было представлено 68 его работ. Если бы Ренуар был антисемитом, вряд ли бы Бернхаймы захотели выставлять его произведения у себя в галерее, да и Ренуар не согласился бы на персональную выставку у самых известных евреев – торговцев картинами в Париже. Оставшиеся девятнадцать лет своей жизни он продолжал сотрудничать с Бернхаймами: его работы были представлены на пятнадцати выставках в их галерее, в том числе и на второй персональной, в 1913-м, где экспонировалось 42 работы[874]. В случае с Бернхаймами дела Ренуара говорят громче слов. Хотя он как минимум один раз нелицеприятно высказался об этом семействе, что процитировано выше, его дружба и профессиональные отношения с его членами показывают, что предубеждение не переходило в ненависть. Этот пример, равно как и свидетельства о его долгосрочных отношениях и с Бернхаймами, и с другими евреями, друзьями и коллегами, однозначно говорит о том, что Ренуар не был антисемитом.

Дружеские связи, вроде тех, которые возникли у него с Бернхаймами, всегда были самой сутью жизни Ренуара и становились еще ценнее с неуклонным развитием его болезни. Друзья оказывали ему моральную поддержку, необходимую, чтобы работать и дальше. Да, он жил и путешествовал в окружении целой свиты слуг, членов семьи, а также своей сиделки и натурщицы Габриэль, но ему были жизненно необходимы друзья-мужчины, находящиеся вне пределов семейного круга. В 1900 году он так объяснял это своему патрону Галлимару: «В моей жизни не хватает мужчин. По вечерам все немного однообразно»[875]. К тому моменту, когда у него вырвалась эта жалоба, самые важные спутницы жизни его уже покинули. Лиза ушла от него около 1872 года, душевные в прошлом отношения с Алиной, продлившиеся с 1878 по 1890 год, стали натянутыми, хотя и продолжались (сыновья Жан и Клод родились в 1894-м и 1901-м), человеческая и профессиональная дружба с Моризо оборвалась после ее смерти в 1895-м, а в 1900-м прекратилось и тесное общение с Жюли и ее кузинами – Жюли и Жанни вышли замуж.

Все эти годы Ренуар путешествовал в обществе друзей. В 1892 году он ездил с Галлимаром в Испанию, с ним же два года спустя – в Голландию и Лондон[876]. В 1896-м, через три года после смерти Кайботта, они с братом Кайботта посетили вагнеровский оперный фестиваль в Байройте[877] и осмотрели музеи Дрездена[878]. В октябре 1898 года Жюли записала в дневнике: «Месье Ренуар в Голландии вместе с [художником Абелем] Февром, сыном Дюран-Рюэля, месье Бераром и Э. [неустановленное лицо]»[879]. Они остановились в Амстердаме и съездили в Гаагу посмотреть большую выставку Рембрандта[880]. Тем не менее эти поездки не могли заполнить пустоту, оставленную в сердце Ренуара смертями Кайботта и Моризо. Однако в 1894-м Ренуар познакомился с двумя мужчинами, которые постепенно заполнили образовавшийся вакуум, – с Амбруазом Волларом и Альбером Андре, притом что оба были значительно моложе живописца. Когда они познакомились, художнику Андре было 25, а торговцу картинами Воллару – 28, по возрасту они были ближе к старшему сыну Ренуара Пьеру (тогда девятилетнему), чем к пятидесятитрехлетнему художнику; в каком-то смысле они стали Ренуару сыновьями.