– Ну и что, если Хиреадан сообразит? – зловещепоморщилась она. – Помчится на помощь? Сквозь мой барьер не пройдет никто.Но, уверяю тебя, Хиреадан никуда не побежит, не сделает ничего мне во вред.Ничего. Он очарован мною. Нет, дело не в чернокнижии, я не привораживала его.Обычная химия организма. Он влюбился в меня, дурень. Ты не знал? Он даже хотелвызвать Бо на поединок, представляешь? Эльф, а ревнивый. Такое встречаетсяредко. Геральт, я не случайно выбрала этот дом.

– Бо Берран, Хиреадан, Эррдиль, Лютик. Действительно,ты идешь к цели самым прямым путем. Но мною, Йеннифэр, не воспользуешься.

– Воспользуюсь, воспользуюсь. – Чародейка встала скровати, подошла, старательно обходя начертанные на полу знаки. – Я жесказала, ты мне кое-что должен за излечение поэта. Так, мелочь, небольшуюуслугу. После того что я сейчас собираюсь проделать, я сразу же исчезну изРинды, а у меня в этом городишке еще есть кое-какие… неоплаченные долги,назовем это так. Некоторым людям я тут кое-что пообещала, а я всегда выполняюобещания. Однако поскольку сама я не успею, ты исполнишь мои обещания за меня.

Он боролся, боролся изо всех сил. Напрасно.

– Не дергайся, ведьмак, – ехидно усмехнуласьона. – Впустую. У тебя сильная воля и хорошая сопротивляемость магии, носо мной и моими заклинаниями ты померяться не в состоянии. И не ломай комедию.Не пытайся покорить меня демонстрацией своей несгибаемой и гордоймужественности. Ты только самому себе кажешься несгибаемым и гордым. Ради другаты сделал бы все и без чар, заплатил бы любую цену, вылизал бы мне туфли. Аможет, и еще кое-что, если б мне вдруг вздумалось повеселиться.

Он молчал. Йеннифэр стояла, усмехаясь и поигрываяпришпиленной к бархотке обсидиановой звездой, искрящейся бриллиантами.

– Уже в спальне Бо, – продолжала она, –перекинувшись с тобой несколькими словами, я поняла, кто ты такой. И знала,какой монетой взять с тебя плату. Рассчитаться за меня в Ринде мог бы любой,например тот же Хиреадан. Но сделаешь это ты, ибо ты должен мне заплатить. Запритворное высокомерие, за каменное лицо, за саркастический тон. За мнение,будто ты можешь стоять лицом к лицу с Йеннифэр из Венгерберга, считать еесамовлюбленной нахалкой, расчетливой ведьмой и одновременно таращиться на еенамыленные сиськи. Плати, Геральт из Ривии!

Она схватила его обеими руками за волосы и пылко поцеловалав губы, впившись в них, словно вампир. Медальон на шее задергался. Геральтупочудилось, что цепочка укорачивается и стискивает горло словно гаррота. Вголове сверкнуло, в ушах дико зашумело. Фиалковые глаза чародейки исчезли, и онпогрузился во тьму…

Геральт стоял на коленях. Йеннифэр обращалась к нему мягким,нежным голосом.

– Запомнил?

– Да, госпожа.

Это был его собственный голос.

– Так иди и выполни мое поручение.

– Слушаюсь, госпожа.

– Можешь поцеловать мне руку.

– Благодарю тебя, госпожа.

Он пополз к ней, не поднимаясь с колен. В голове гуделидесятки тысяч пчел. Ее рука источала аромат сирени и крыжовника… Сирени икрыжовника… Вспышка. Тьма.

Балюстрада, ступени. Лицо Хиреадана.

– Геральт! Что с тобой? Геральт, ты куда?

– Я должен… – его собственный голос. – Долженидти…

– О боги! Взгляните на его глаза!

Лицо Вратимира, искаженное изумлением. Лицо Эррдиля. И голосХиреадана.

– Нет! Эррдиль, нет! Не прикасайся к нему и не пробуйзадержать. С дороги, Эррдиль! Прочь с его дороги!

Запах сирени и крыжовника…

Дверь. Всплеск солнца. Жарко. Душно. Запах сирени и крыжовника.

«Будет буря», – подумал он. И это была его последняясознательная мысль.

Тьма. Запах…

Запах? Нет – вонь. Вонь мочи, гнилой соломы и мокрыхлохмотьев. Смрад коптящего факела, воткнутого в железный захват, закрепленный встене из грубо отесанных каменных блоков. Отбрасываемая факелом тень напокрытом соломой земляном полу…

Тень решетки.

Ведьмак выругался.

– Наконец-то. – Он почувствовал, что кто-топриподнимает его, прислоняет спиной к влажной стене. – Я уже сталопасаться. Ты так долго не приходил в себя.

– Хиреадан? Где… Черт, голова разламывается… Где мы?

– А ты как думаешь?

Геральт отер лицо ладонью и осмотрелся. У противоположнойстены сидели трое оборванцев. Он видел их смутно, они приткнулись как можнодальше от факела, почти в полной темноте. Под решеткой, отделяющей всех их отосвещенного коридора, прикорнуло что-то на первый взгляд напоминающее кучутряпья. На самом деле это был старик с носом, похожим на клюв аиста. Длинависящих сосульками волос и состояние одежды говорили о том, что он находитсяздесь не первый день.

– Нас кинули в яму, – угрюмо сказал Геральт.

– Рад, что ты обрел способность логически мыслить иделать выводы, – бросил эльф.

– Дьявольщина… А Лютик? Давно мы здесь сидим? Скольковремени прошло с тех пор…

– Не знаю. Когда меня кинули, я тоже был безсознания. – Хиреадан подгреб солому, уселся поудобнее. – Разве этоважно?

– Еще как, черт возьми. Йеннифэр… И Лютик. Лютик там, сней, а она собирается… Эй, вы. Нас давно здесь заперли?

Оборванцы пошептались, но не ответили.

– Вы что, оглохли? – Геральт сплюнул, все еще не всостоянии отделаться от металлического привкуса во рту. – Я спрашиваю,какое сейчас время дня? Или ночи? Наверное, знаете, когда вам приносят жратву?

Оборванцы снова пошептались, покашляли.

– Милсдарь, – сказал наконец один, – оставьтенас в покое и, пожалуйста, не разговаривайте с нами. Мы – честные воры, мы неполитические. Мы супротив власти не шли. Не… покушались. Мы токмо воровали.

– Угу, – сказал второй. – У вас свой угол, унас свой. Кажному свое.

Хиреадан фыркнул. Ведьмак сплюнул.

– Так оно и есть, – промямлил заросший волоснейстарик с длинным носом. – В тюряге кажный стерегёт свой угол и держитсясвоих.

– А ты, дедок, – насмешливо спросил эльф, –держишься их или нас? Ты к какой группе себя относишь? К честным илиполитическим?

– Ни к какой, – гордо ответил старик. – Ибоневинен есьм.