Признавая, что «… они завершают его не так, как мы ожидали раньше», Ленин 1923 года дает совет своей партии вплоть до «завершения» на Западе «проявлять в величайшей степени осторожность для сохранения нашей рабочей власти, для удержания под ее авторитетом и под ее руководством нашего мелкого и мельчайшего крестьянства»[347].

Если внимательно просмотреть статьи Ленина за 1922–1923 гг., то легко заметить, что он очень осторожно избегает прямо говорить о возможности построения социализма в одной стране. Он лишь утверждает необходимость строить его в расчете (как мы видели) на революцию на Западе.

Как в вопросе с «пролетарской» или «социалистической» культурой, так и в вопросе перехода к социализму, Ленин утверждает, что «не хватает цивилизации для того, чтобы перейти непосредственно к социализму»[348], причем под цивилизацией он понимает именно культуру[349].

Иначе говоря, по Ленину перейти прямо к социализму в отдельно взятой стране невозможно, но для строительства есть две основные предпосылки — власть партии («рабочая власть») в России и перспектива мировой революции.

Обычно ищущие положительного решения вопроса о построении социализма в одной стране, ссылались на написанную тоже в последний год жизни статью Ленина «О нашей революции». Но в этой статье, написанной по поводу «Записок» меньшевика Н. Суханова, фактически давшего первую историю захвата власти большевиками, Ленин, полемизируя с Сухановым и оправдывая захват власти, приводит слова Наполеона — «On s’enigage et, puis… on voit», и дает сам следующий перевод: «Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет»[350]. Иными словами, ввязавшись в бой, захватив власть в 1917 году, удержав ее во время Бреста и кризиса 1921 года, Ленин давал понять относительно возможности окончательного построения социализма в России: — «начнем, а там видно будет».

Суммируя эти высказывания Ленина, Бухарин несколько раз повторял, что «строить социализм можно, но достроить нельзя»[351].

Говоря о времени XIV партконференции, Бухарин констатирует, что «среди крестьянства было большое недовольство пролетарской диктатурой»[352], и опираясь на Ленина провозглашает ту политику, которую он, Рыков, Томский, Угланов и другие правые противопоставили сначала Каменеву и Зиновьеву, а потом и Троцкому с его сторонниками: «Смертельным грехом и преступлением было бы, если бы мы нарушили союз с середняком и поколебали бы его»[353].

Правых поддерживал, прикрываясь их спинами, Сталин. «Нейтрализация среднего крестьянства, — писал он в „Правде“ от 7 ноября 1925 года, — теперь уже недостаточна. Теперь задача состоит в том, чтобы установить прочный союз со средним крестьянством … верны слова Ленина о том, чтобы „… двигаться теперь вперед несравненно более широкой и мощной массой, не иначе, как вместе с крестьянством“»[354].

Резолюция XIV партконференции, которую в сталинское время обычно приводили как решение о возможности победы социализма в одной стране, носит двойственный характер. Во-первых, она («О задачах Коминтерна и РКП в связи с расширенным пленумом ИККИ») ставит вопрос о революционной работе компартий в условиях «стабилизации капиталистического хозяйства» за границей, и, во-вторых, в связи с перспективами мировой революции, она определяет, что же в этот период должна делать партия в России.

Исходя из конечной перспективы победы революции в капиталистических странах Запада и восстания против колониального гнета на Востоке, резолюция говорит, что «партия пролетариата должна прилагать все усилия к тому, чтобы строить социалистическое общество, в уверенности, что это строительство может быть и наверняка будет победоносным»[355].

Учитывая трактовку резолюцией задач Коминтерна и определение перспектив мировой революции, с которыми Зиновьев был согласен, он и его сторонники голосовали за эту резолюцию, считая что речь идет об общем с Западом «победоносном» завершении строительства социализма, а не о строительстве его лишь в отдельной, изолированной стране.

Резолюция была принята в этой форме, ибо она представляла собой компромисс, который должен был объединить две противоположные точки зрения на крестьянство.

Мы уже останавливались на точке зрения Преображенского-Троцкого о том, что российское крестьянство является колонией диктатуры партии, откуда она может выкачивать средства, необходимые для революционной работы на Западе и еще больше для внесения туда «революции извне».

Для Зиновьева и Каменева, исходивших из того, что последние статьи Ленина вовсе не определяют его отношения к этой «враждебной стихии», а является вынужденной уступкой, «отступлением», «крестьянским Брестом», новые уступки в сельхозналоге, отказ от экономического нажима на кулака, означали отказ от быстрой индустриализации, отказ от увеличения численности «рабочего класса», а следовательно, и от «орабочивания» партии, в которую Зиновьев демагогически требовал привлечь до 90 % рабочих.

С другой стороны, отсутствие средств на развитие темпа индустриализации отодвигало в неопределенное будущее перевооружения, модернизацию и усиление Красной армии, делая ее скорее инструментом обороны, чем наступления, без которого «внесение революции извне», исходя из опыта 1921–1923 гг. в Германии, оставалось весьма проблематичным.

В статье с громким названием «Философия эпохи» Зиновьев демагогически проповедовал равенство на производстве и в партии. В то же время он хорошо знал, что поднять жизненный уровень рабочих, занятых в основном в дефицитной госпромышленности можно лишь, встав на путь выкачивания дополнительных средств из крестьянства в деревне и частного мелкого производителя в городе.

Выступая на XIV съезде по содокладу Зиновьева, М. Калинин, стоявший тогда на явно «правых» позициях, говорил: «У нас тысячи безработных у заводских ворот, которые нуждаются не в равенстве с работающими, а хотя бы в небольшом пособии, которого им дать мы не можем»[356].

Принадлежавший к группе Каменева-Зиновьева Сокольников, выступая на XIV съезде за усиленное, прогрессивное обложение крестьянства, подчеркивал, что «союз с середняком не означает союза с середняцкой верхушкой … Верхушка середняцких хозяйств начинает тяготеть и смыкаться с той группой, которую мы теперь называем кулацкой»[357].

Зиновьев и Каменев унаследовали ленинскую ненависть к крестьянству, столь ярко проявленную ими в 1918 году, видели рост «буржуазных отношений» в деревне, склонны были зачислить всех становящихся на ноги крестьян в «кулаки».

В своем содокладе на XIV съезде, Зиновьев, требуя индустриализации за счет ограбления крестьянства, видел в будущем спасение путем государственной поддержки «западноевропейского пролетариата» и хотел подчинить экономику страны созданию этой западноевропейской пролетарской государственности.

Все эти вопросы, однако, лишь прикрывали борьбу за власть, ставшую неизбежной в силу распада триумвирата. Сталин блокировался с правыми, исходившими в своей политике не из Ленина вообще, а из Ленина 1922–1923 гг.

Образовав большинство в Политбюро, Бухарин, Рыков, Томский начали политическую кампанию против Зиновьева и Каменева, предоставив Сталину борьбу с ними в аппарате.

В то же время между XIV конференцией и XIV съездом развернулась гонка двух аппаратов в борьбе