говорить лишь в узком кругу зиновьевских сторонников: он особенно остро нападал на лозунг «Обогащайтесь!», и приписывая этот лозунг не только Бухарину, но и Сталину, особенно много говорил о подтверждении «термидорианского перерождения партии», ссылаясь на профессоров Устрялова и Милюкова из эмиграции. Остальные упреки ЦК, очевидно, не носили столь резкого характера и лишь касались защиты Ленинградской организации от попыток раскассировать ее (понимая под этим руководство) за пределы Ленинграда. Однако сказанного оказалось вполне достаточно для намеченной цели: Леонов написал в ЦК подробное письмо обо всем том, что говорил Залуцкий, и Молотов получил «материал» для создания особой комиссии при ЦК для рассмотрения «дела» Залуцкого.

При помощи Сольца и других подобранных лиц в комиссии ЦК, несмотря на то, что Залуцкий оспаривал многие заявления Леонова, было не трудно снять первого секретаря Ленинградского губкома с работы и перевести его на другую должность вне Ленинграда.

В то время как Сталин почти полностью господствовал в центральном аппарате партии, Зиновьев чувствовал себя хозяином в аппарате Ленинградской организации. Подбирая на съезд делегатов, он ставил условием поддержку резолюций XXII Ленинградской губернской конференции.

Так, например, накануне съезда он заявил старому ленинградскому работнику Н. Комарову, что тот не будет выбран делегатом на съезд, если не подчинится решениям этой резолюции. Комаров, старый сотрудник Угланова, отказался и не попал на съезд от своей организации. Узнав об этом секретариат Сталина поспешил делегировать его «от ЦК» с совещательным голосом.

Зиновьев утверждал на Ленгубконференции, что кулак — основной враг советской власти и что ЦК не борется достаточно с «кулацким уклоном», который он приписывал Бухарину.

Уже перед самым съездом Сталин предложил смягчить формулировки, по которым у большинства Политбюро были расхождения с Каменевым и Зиновьевым и заключить «мир» на съезде с условием пересмотра решений Ленинградской конференции[359].

В заключительном слове по своему содокладу Зиновьев объясняет, почему он отказался от предложения Сталина — «дело не в том, чтобы смягчить ту или иную формулировку», — говорил он на съезде, — а в том, что «предложение свелось к тому, чтобы пересмотреть все постановления XXII Ленинградской партийной конференции … другими словами, чтобы ленинградская организация была разгромлена с нашего согласия»[360].

Зиновьев, как и его противники, был достаточно опытным учеником Ленина, чтобы не понимать обреченности борьбы в партии вне аппарата.

Глава 25

XIV съезд

XIII съезд партии постановил, что следующий, XIV съезд должен собраться в Ленинграде. В резолюциях XIII конференции и XIII съезда особое место отводилось «Петроградской организации РКП» — «первой», выступившей против Троцкого. Зиновьев торопился присвоить себе лавровый венок за победу над Троцким и вписать его в резолюцию высших органов партии[361].

В связи с решением XIII съезда, на первом же заседании XIV съезда, 18 декабря 1925 года ленинградской делегацией был поставлен на голосование вопрос о месте заседания съезда. Лидеры «ленинградской оппозиции» предлагали перенести в Ленинград хотя бы одно-два заседания съезда. У Зиновьева в Ленинграде, без сомнения, был подготовлен актив для открытого выступления в его пользу. Учитывая такую возможность, представители противного лагеря упорно настаивали на проведении съезда в углановской Москве.

В то же время на съезде произошло нечто невиданное со времен прихода партии к власти: Зиновьев потребовал себе содоклада в противовес отчетному докладу ЦК, от имени которого выступал Сталин.

Такое начало съезда дало большинству делегатов (всего 641 с решающим голосом) возможность разобраться в обстановке и увидеть, в чьих руках находится действительная власть над партаппаратом.

Сплоченно до конца выступала на всех голосованиях ленинградская делегация, противопоставляя большинству свои 43 голоса. К ней присоединялись 15–20 голосов из других организаций, но большинство делегатов, подобранные аппаратом генерального секретаря, послушно голосовало по указке руководившей съездом большей части президиума. Это не значит, что все остальные были правые (у Сталина своей линии не было) или троцкисты. Какие бы мнения внутренне ни разделяли делегаты, подавляющее большинство их принадлежало к аппарату партии и хорошо знало, от кого оно зависит.

Скрытые настроения многих делегатов съезда довольно точно передал один из руководителей ленинградских профсоюзов Глебов-Авилов, сторонник Зиновьева: «Масса членов съезда в душе согласна с нами … очень многие середняки-делегаты подходили к нам, заявляя, что они с нами, и объясняя почему они не голосуют с нами … „уж такова атмосфера на съезде … сейчас живется сытно, а не всякий подымет руку против, чтобы за это попасть в Мурманск или Туркестан“»[362].

Спор между Зиновьевым и его сторонниками, с одной стороны, и Бухариным, Томским, Рыковым, Сталиным и их сторонниками — с другой, снова сопровождался бесконечным цитированием из Ленина и лишь ярко продемонстрировал на съезде глубокую противоречивость ленинского наследства.

Действительно, если взять уже цитированную нами ленинскую статью «Товарищи-рабочие, идем в последний решительный бой!»[363] то по ней, при правильном подсчете сельского населения, чуть ли не одна треть крестьянства оказалась кулаками — «кровопийцами», «вампирами», «бешеными врагами» советской власти, которым нельзя давать никакой пощады. Ленин в 1918 году считал, что «никакие сомнения невозможны. Кулаки бешеный враг советской власти. Либо кулаки перережут бесконечно много рабочих, либо рабочие (читай партия. — Н.Р.) беспощадно раздавят восстания кулацкого, грабительского меньшинства народа … Середины тут быть не может. Миру не бывать …»[364]. Таких высказываний у пришедшего к власти Ленина, когда клокотали революции в Венгрии и Германии и впереди маячила европейская социалистическая перспектива, можно найти не мало. На них, по сути дела, опирались в своей позиции, при поддержке Н. К. Крупской, Зиновьев, Каменев, Сокольников, Лашевич и другие «ленинградцы».

Но если взять Ленина последних его статей, когда, как он выразился, «нам первое пятилетие порядочно-таки набило голову недоверием и скептицизмом»[365], то оказывается, что со всем крестьянством нужен не только прочный мир, но «мы должны проявить в величайшей степени осторожность для сохранения нашей рабочей власти, для удержания под ее (читай партии. — Н.Р.) авторитетом и под ее руководством нашего мелкого и мельчайшего крестьянства»[366]. Ленин признал факт, что партия держит власть в «мелкокрестьянской стране» и в своих последних статьях он не говорит больше о «кулаках», «середняках», «бедняках», а просто о крестьянстве в целом, в частности, и в таком важнейшем вопросе, как кооперация[367].

Бухарин, прежде всего, но и Рыков, Томский, и все так называемые правые, а также повторявший их в этот период Сталин, были совершенно правы, когда они опирались на такие статьи, как «О кооперации», «Лучше меньше да лучше» и другие.

Наркомфин Сокольников, сторонник Зиновьева и Каменева, лучше своих коллег