где и как приземляться — не знала. — Думаю… думаю, у меня к тебе чувства, которые я дружескими не назову. И я пойму, — не очень-то складно ускорилась я, — если ты не…

— Да, — прервал меня Лоуренс. — Давно. Всегда.

Мы долго болтали, вернее, больше смеялись, а если и говорили, то чаще невпопад. Это был разговор, на который мы оба наконец решились, и теперь нам было невдомек, почему мы так долго его избегали.

— Знаешь, мне как-то не по себе, — призналась я, — ведь если бы не Андреа и не Стив…

— Я тоже думаю об этом, — серьезно ответил Лоуренс. — Боюсь, у нас теперь только один выход.

— Какой? — спросила я.

— Придется нам полюбить друг друга до беспамятства и жить так до конца своих дней.

Мы с Лоуренсом проговорили около часа, условившись встретиться завтра после работы. Мысленно я отметила для себя необходимость провести срочную ревизию своего гардероба. Да, и обязательно нужно позвонить Андреа. Она должна узнать о таком внезапном повороте событий (хотя, с ее точки зрения, не таком уж внезапном).

Но звонить я не стала. Неожиданно на меня навалилась такая усталость, что я забыла обо всем на свете. Мы с Гомером упали на кровать и проспали до самого утра. До утра понедельника.

Глава 22. Кантата для Вашовица

Пусть тебе боги дадут, чего и сама ты желаешь, — Мужа и собственный дом, чтобы в полном и дружном согласьи Жили вы с мужем: ведь нет ничего ни прекрасней, ни лучше, Если муж и жена в любви и в полнейшем согласьи… ГОМЕР. Одиссея

Я всегда придерживалась того мнения, что двое людей, которые решили жить вместе, должны найти себе новую квартиру, а не предлагать одному из партнеров переехать к другому. Я разработала эту теорию давно, еще тогда, когда въехала в квартиру Джорджа, а затем съехала оттуда. Человеческие существа, по моим наблюдениям, охраняют свою территорию так же ревниво, как кошки. И лучше всего задушить в зародыше всякие разговоры типа «Я всю жизнь храню свои (подставьте нужное) в этом шкафу».

В качестве принципа этот постулат просто прекрасен. Однако он вступает в противоречие с первой заповедью манхэттенских риелторов: «Да не утрать трехкомнатную квартиру с двумя санузлами и балконом по доступной цене!» Жилье Лоуренса обходилось ему дешевле, а по площади было почти в два раза больше, чем моя студия. И когда мы решили жить вместе, само собой разумелось, что я и мои кошки переедем к нему.

Мы были вместе больше года, прежде чем я решилась на этот шаг. Вскоре после того, как меня посетило откровение под названием «я влюблена в Лоуренса Лермана», я начала писать роман о Саут-Бич. Сейчас мне трудно объяснить, как это произошло, но однажды утром я проснулась в глубоком убеждении, что всю жизнь стремилась только к одному — быть писателем (хотя, впрочем, это вполне объяснимо, так как, пережив четыре увольнения за два года, я накопила достаточно аргументов в пользу индивидуальной трудовой деятельности). Не могу объяснить и того, почему я продолжала упорствовать, когда абсолютно все мои знакомые, хоть как-то связанные с издательским делом, в один голос заявляли: не публиковавшемуся ранее автору подписать контракт на книгу маловероятно. Но благодаря Гомеру я давным-давно знала, что «маловероятно» и «невозможно» — две большие разницы. И конечно, ничто не мешало мне рискнуть. Попытка не пытка. И я на это решилась. Прошло много месяцев, прежде чем после множества отказов (не знаю, сколько их было, считать я бросила на двадцатом) я нашла своего агента и вся затея вдруг превратилась в честный, чисто профессиональный проект. Я трудилась полный рабочий день, и мне потребовалось чуть больше года, чтобы завершить рукопись в черновом варианте, и все это время Лоуренс безропотно читал, редактировал, правил и перечитывал каждое написанное мною слово. В итоге мы пришли к пониманию, что мне стоит закончить работу над текстом до того, как я перееду к нему.

Однако было бы неверно предполагать, что мой роман о Саут-Бич был единственным препятствием на нашем с Лоуренсом пути к безмятежному счастью в сожительстве. Правда заключалась в том, что мой мужчина был не в восторге от перспективы проживания с тремя кошками.

В первый год, когда мы с Лоуренсом встречались, у нас было бессчетное количество мелких стычек по разным поводам, но только одно по-настоящему крупное сражение — из-за моих питомцев. Однажды, примерно через полгода после того, как мы стали парой, он спросил:

— Их обязательно должно быть три? — Лоуренс выбрал идеальную формулировку для того, чтобы сделать меня холодной, колючей и неуступчивой. — Не думаю, что смогу жить с тремя кошками.

— Видишь ли, их именно три, — парировала я. — Три и останется. Если ты питал на этот счет какие-то иллюзии в духе «Выбора Софи»[31], предлагаю тебе избавиться от них.

Это был единственный эпизод, который почти убедил меня, что наши отношения с Лоуренсом потерпели неудачу. Дело было не столько в том, что Лоуренс не любил кошек (хотя он возмущался и доказывал, что кошки тут ни при чем, он просто любит собак), сколько в том, что он не любил меня такой, какая я есть, не заботился, чтобы я была счастлива, и, более того, готовился причинить мне невыносимую боль, заставляя… сделать что? Решить, какую из кошек я люблю меньше, и отправить ее к чужим людям? Или сдать в приют? Я могла понять его нежелание поселить в своей квартире трех кошек, но меня поразило, что человек, который знал меня больше трех лет, даже не подумал об этом заранее. Если бы я пришла домой и застала его в постели с другой женщиной, это не так сильно потрясло бы меня, как то разочарование, которое я испытала в тот момент.

В глубине души, с того самого дня, как я решила взять Гомера, я всегда ждала момента, когда успешно начавшиеся отношения вдруг потерпят крах по той лишь причине, что мой потенциальный избранник не готов