– Знакомо. Я часто не успеваю и пообедать. Значит, это с вами я говорила тогда по телефону?

Ника кивнула, продолжая возиться с ребенком. Она очень боялась покраснеть. На столик подали их заказ, и это ее выручило. Она с преувеличенной заботливостью принялась кормить сына, поддерживая слишком тяжелый для него стакан и ломая сдобные булочки на мелкие куски. Валерия взялась за свой кофе.

– Следователь сказал, что я могу все, что захочу, рассказать вам. – Она со звоном, заставившим Нику вздрогнуть, положила ложечку на край блюдца. – Только сперва просветите меня – в чем состоит дело?

– Пока ни в чем. – Ника сидела как на иголках. – Просто расследуют ее смерть.

– И при этом начинают опрашивать ее старых знакомых? – Валерия поднесла чашку к губам и покачала головой. – Ведь она погибла на дороге, в автокатастрофе, вы сами говорили. Или следствию что-то кажется подозрительным?

Ника собралась с духом и кивнула. Сейчас ей предстояло пойти ва-банк, следуя указаниям Ярослава. «После этого Валерия либо сбежит, испугавшись неприятностей с Банницким, либо станет нашей союзницей. Но так думает он, а мне кажется, возможен и третий вариант. Она нам просто не поверит!» Валерия и в самом деле не производила впечатления женщины, готовой довериться первому встречному. Подтянутая, суховато-элегантная, с некрасивым нервным лицом и острым умным взглядом близко посаженных серых глаз, она выглядела и держалась как человек, знающий цену себе и другим. Откинувшись на спинку стула и расстегнув жакет, женщина мелкими глотками пила кофе, терпеливо ожидая ответа собеседницы. Судя по всему, держать паузу Валерия умела.

– По-настоящему в ее смерти ничего подозрительного нет, – нерешительно промолвила Ника. – Уснула за рулем из-за слишком большой дозы снотворного, машина…

– Я знаю, – остановила ее Валерия. – Она принимала лекарства, неважно себя чувствовала…

– Дело в том, что Ксения последние годы была не просто больна, а психически ненормальна и не должна была иметь доступа к управлению машиной, – выдохнула Ника и заставила себя взглянуть прямо в лицо собеседнице. – Михаил Юрьевич скрывал это, отсюда и его выдумка про Испанию… Он не хотел, чтобы все узнали… Даже на похоронах всей правды так и не сказал – только признался, что в Испанию она не уезжала, просто тяжело болела, была вынуждена жить в изоляции, ни с кем общаться не хотела… На самом-то деле все было куда печальней!

– Господи, – женщина сняла очки, беспощадно растерла салфеткой ненакрашенные глаза и взглянула на Нику усталым, полным горечи взглядом. – Еще и это! Хотя… Когда он признался нам во всем, мне показалось, что есть тут какая-то натяжка. Уж позвонить хоть разок она могла бы? Значит, вы с ней прожили все эти пять лет там, за городом?

Получив в ответ утвердительный кивок, Валерия прерывисто вздохнула и сказала, что это ужасно тяжело. Не сводя взгляда с ребенка, уминавшего булочку, вспомнила дочерей старой приятельницы и спросила, знают ли девочки правду о болезни матери?

– Я не в курсе. – Ника снова почувствовала под собой тонкий лед. – Меня ведь уволили сразу после поминок. Дети приехали – это все, что мне известно. И еще… Там живет какая-то женщина, похоже, Михаил Юрьевич женится на ней.

– Что ж, удивляться нечему, – довольно равнодушно восприняла новость та. – Если он так торопится, значит, все давно решено. Но чтобы Ксения сошла с ума! Вот этого я не понимаю…

Она подозвала официанта и обратилась к Нике:

– Давайте помянем ее. Чего вам взять?

Ника отказалась от алкоголя, и тогда Валерия заказала себе коньяк.

– Здесь отличное мороженое, разрешите, угощу вас и ребенка, – не дожидаясь ответа, она сделала заказ и отпустила официанта. – Ксения… Вы знаете, это последний человек из моего окружения, которого я назвала бы кандидатом в психически ненормальные!

Ника вспомнила, какое впечатление произвела хозяйка особняка на нее саму во время их первой встречи, и кивнула:

– Согласна! Трудно поверить.

– Красавица, умница, тонкая, начитанная… – Валерия снова приложила к глазам бумажную салфетку. – Она способна была очаровать кого угодно, вне зависимости от пола и возраста. Ее любили, ей подражали, завидовали… Она была создана для обожания. А ее удивительное чувство меры, умение слушать, держать себя в руках, ставить на своем… Есть люди, которым такой дар заменяет все – воспитание, образование – какая-то счастливая раса… Не могу вспоминать ее в гробу! У нее было такое лицо… Словно она никак не могла поверить, что с ней такое случилось, – какое-то детское, удивленное выражение…

– Вы близко ее знали, ведь так? – осторожно поинтересовалась Ника, когда собеседница бросила в пепельницу уже изрядно намокший бумажный комок. – Она только вас и вспоминала, когда была больна. Других имен не называла.

– Не называла… – пробормотала та, беря низкий бокал с коньяком, поставленный на стол официантом. – Что ж, и то утешение, что помнила… Слабое, но… Упокой, Господи, ее душу!

Презрев правила этикета, Валерия выпила коньяк залпом, как водку, и, поморщившись, выдохнула. Ника внимательно следила за ней, попутно поднося ко рту сына очередную ложечку с мороженым и думая мельком, что их новая бродячая жизнь грозит Алешке неминуемым расстройством желудка.

– Конечно, мы давно дружили. – От слез и коньяка Валерия заметно размякла, и из-под ее подчеркнуто деловой оболочки – строгого костюма, дорогих очков и уверенной манеры дамы-начальницы – проступило все то мягкое, сентиментальное и слабое, что неизбежно сохраняется в каждой женщине, независимо от ее образа жизни. – Вместе пришли в банк, вместе начинали секретарями, только я пошла в гору, а Ксюша ни к чему такому не стремилась. Она вообще была не из тех, кто торопится делать карьеру, – ей это даже как-то не шло. Она была будто не из нашего века, а этак из девятнадцатого.

– Когда мужчины были мужчинами, а женщины – нет, – машинально заметила Ника. Ее собеседница кивнула, а затем посмотрела на нее внимательней, словно удивившись, что нашла единомышленницу:

– Точно это я и хотела сказать. Ксюша казалась неприспособленной к нашей гонке, а за таких женщин, как правило, работает кто-то другой. Мы на нее даже пари держали – как скоро она заполучит какого-нибудь богатого дельца? И конкретно какого? Кандидатов было несколько, но пожениться ей предложил один Михаил. Я на него поставила с самого начала, я и выиграла. Она и полугода у нас не проработала – ушла прямо под венец. С тех пор мы виделись нечасто, но она меня не забывала…

…Бывшая секретарша, а ныне жена одного из директоров, несколько раз после свадьбы заходила в банк – как считали ее недруги, чтобы похвастаться нарядами и драгоценностями, а то и новой машиной. Валерия думала иначе – со слов подруги она знала, до чего однообразной оказалась ее семейная жизнь. Впрочем, никакого особенного разнообразия ждать и не приходилось – вскоре Ксения забеременела, и беременность оказалась довольно тяжелой. Единственной, кому она жаловалась, была Валерия – в общении с прочими знакомыми мужа она оставалась легкой, спокойной и сдержанной, как обычно. Родились девочки, и Ксения показала себя заботливой, любящей матерью. Она даже оказывала сопротивление мужу, когда тот настаивал на том, чтобы нанять нянечку – справляться с двойняшками было нелегко. В конце концов тот поставил на своем. В доме появилось аж две помощницы, и молодая мать вздохнула свободней. Она быстро вернула прежнюю форму после родов, более того – расцвела и похорошела. Когда Ксения после долгого перерыва появилась в банке, заехав за Валерией, чтобы посидеть с ней в кафе в обеденный перерыв, по офису пронесся легкий ветер, поднятый завистливыми вздохами сотрудниц.