– Восемь. – Маленький камешек лег на левую грудь. – Девять. – Камешек лег на правую.

Нинель чуть выгнулась и прикрыла глаза.

Да ты, моя девочка, просто постарела. Твоя, даже потвердевшая в предвкушении наслаждения, грудь уже слегка морщит. Да и шея подернулась морщинками, а веки совсем обветшали. Может быть, этим-то все и объясняется.

– Десять. – Камешек лег на левую ключицу. – Одиннадцать. – Камешек лег на правую.

Маленькие изумрудные звездочки на пожелтевшем от времени бархате. Тридцать два изумруда. Откупной, что бы ты ни говорила, все равно своего рода взятка. Дала на лапу своему бывшему любимому мальчику? Нет, разложила на его теле изумруды для того, чтобы он потом разложил их на твоем – обездвижил тебя, доверчивую, не способную больше вести никакую игру, дурочку и…

– Тринадцать. – Камешек лег на левое предплечье.

Раскладывать дальше? Или остановиться на чертовой дюжине? Она куда больше подходит к обстановке, чем аморфное число «тридцать два».

– Мальчик мой, как же я тебя…

– Четырнадцать. – Камешек лег на правое предплечье.

Нинель застонала, потянулась к нему приоткрытыми влажными губами.

– Пятнадцать. – Камешек лег на левое веко. – Шестнадцать. – Камешек лег на правое.

Ты всегда любила такие игры. И меня, своего партнера по играм, ты тоже любила. Ты любила своего кровавого мальчика, лучшего исполнителя твоих черных пьес, послушную игрушку, несущую смерть.

Смерть. Ну вот и все. Мы больше не вместе. Твоя игра закончилась.

– Женя, Женечка… – Нинель приподняла руку, камешки соскользнули с ее плеча. – Мальчик мой, – рука потянулась к нему.

Ловко, одним движением, он выхватил из-под диванной подушки пистолет, приставил к ее лбу и выстрелил.

Вот теперь действительно все. Игру мы закончили.

Тело задергалось в конвульсиях. Зеленые драгоценные звездочки пришли в движение, скатились со своих мест, посыпались на диван и пол.

Ну хватит, хватит, успокойся. Пора уже угомониться, затихнуть. Тише, тише, тише, тс-с. Как долго длится твой смертный экстаз. Твой любовный экстаз всегда длился долго. Ну все, ну все, хватит наконец!

Затихла.

Женя сгреб изумруды. Пересчитал, ссыпал в мешочек. Оделся. Принес Нинины вещи из той, другой, комнаты – коричневый строгий английский костюм, коричневую, в тон, блузку, белье.

Одеть труп оказалось очень трудно, особенно намучился он с колготками, которые все перекручивались и никак не хотели натягиваться ровно. К тому же Женя боялся их порвать – рваные колготки у жены богатого бизнесмена сразу же вызовут подозрение. Было неприятно прикасаться к ее коже, все еще теплой, но ставшей вдруг какой-то фальшивой, тошнотворно рыхлой и шершавой.

Но в конце концов с одеждой он справился. Положил Нинель снова на диван, придал ее телу естественную позу. Протер рукоятку пистолета и вложил его в мертвую Нинину руку. Выключил обогреватель и вышел из спальни, предварительно протерев и ручку двери и вилку обогревателя.

В большой комнате, столовой-гостиной, Женя оставил только початую бутылку шнапса, один стакан и немного фруктов, все остальное сгреб в большой полиэтиленовый пакет. Отключил и здесь обогреватель и все, к чему прикасался, протер платком. Затем осмотрел, не осталось ли еще каких-нибудь следов его пребывания, и вышел из дому.

На улице было все так же пусто и тихо. Маленький ветхий домишко стоял совершенно на отшибе – Нина умела выбрать идеальное место для убийства.

Женя открыл калитку и оглянулся на дом.

Прощай, Ниночка, моя любимая, моя старая, потрепанная девочка, проигравшая в этой последней игре. В этой избушке на курьих ножках тебя не скоро найдут. Ты успеешь еще больше состариться. Но что поделаешь, таковы правила игры. Ты сама ее затеяла – ты проиграла.

Женя прошел сквозь лесок, перешел улицу, завернул за угол, где стоял его джип. В машине было холодно, совсем как в доме, когда они только туда вошли. Он включил печку, подышал на замерзшие руки, согревая их дыханием, и поехал в центр города.

Они никогда его не найдут. Даже искать бессмысленно. Что толку задавать ей дурацкие вопросы, тыкать под нос фотографию, если они все равно его не найдут? Нинель, Миша и его убийца. Да, это та самая фотография, которую ей показывал Игорь у Вадима. Да, это тот самый человек, который… Частный детектив Ренат? Племянник Мишиной жены Сергей? Подневольный киллер Женя? Как легко и просто он меняет свои облики. Они не смогут его найти.

– Успокойтесь, Катя, и постарайтесь сосредоточиться. – Володя положил ей руку на плечо, слегка сжал. – Мы найдем его обязательно, только вы вспомните.

Господи, какой он наивный. Наивный и глупый. Как будто от того, вспомнит ли она какую-то никому не нужную деталь, может все измениться. Они опоздали, и теперь совершенно бессмысленно что-либо предпринимать.

– Ну не надо, не надо плакать. Мы отвезем вас домой. Пойдемте.

А она и не плачет. Что толку плакать, если они все равно не смогут его найти? Что толку куда-то ехать, если Миши больше нет, действительно, окончательно нет. Они опоздали. Нет, дело не в том. Она сбежала, предала Мишу, а он, этот то ли Ренат, то ли Женя, его убил. Если бы она осталась… Тогда он убил бы их вместе. Скорее всего так.

Лучше бы он убил их вместе. Это было бы справедливо и правильно. И… не было бы ей никакого дела, найдут его или нет. И до Вадима не было бы дела. И до Миши. Зачем, зачем она сбежала?

– Ну пойдемте, пойдемте. Не надо сидеть на снегу, простудитесь.

Они никогда его не найдут. Кем на этот раз он прикинется? Когда-то, во времена своей киллерской молодости, он был даже таджиком Рустамом. На фотографии, где они втроем и где он Сергей, волосы у него почти светлые, и ему лет двадцать, не больше. У Рената волосы черные, выглядит на все тридцать, хоть и прошло пять лет. Узнать его можно, очень даже можно, но ведь сейчас он почти и не маскировался. А если решит изменить внешность кардинально? У него это так хорошо получается. Предстанет в образе какого-нибудь сорокалетнего негра Джонни, и… И они его никогда не найдут.

– Вот опять вы сели на снег. Совсем же немного осталось. Ну, вставайте, пойдемте.

– Правда, Катюша, возьми себя в руки.

Гаврилов. Когда он подошел? Или все время был с ней? Нет, его не было. А впрочем, это совершенно не важно.

– Ну что же ты так расклеилась? Садись в машину. Скоро поедем. Эксперты должны уже вот-вот прибыть. Володя останется здесь, а я тебя отвезу.

Что толку? Что толку? Нет смысла ее куда-то везти, нет смысла им здесь оставаться. Дурацкая у них, у ментов, работа, всегда-то они опаздывают. И потом, уже после того, как исправить ничего невозможно, развивают деятельность, бессмысленную и никому не нужную. Ну кому и для чего нужны сейчас эти их эксперты? Зачем они нужны? Констатировать смерть? Да она и сама им может сказать, что смерть…