Царь, освободясь от болезни, въехал торжественно в Москву 15 февраля.

Февраля 19(-го) его величество назначил в члены Верховного совета князя Василия Долгорукова, который был послом во Франции, и князя Алексея Долгорукова, своего второго гофмейстера, и таким образом совет составился из шести членов, вместо прежде бывших четырех.

Из депеши моей к королю, моему государю, от 10 января видели, что в России были две партии: голицынская и долгоруковская. По приезде двора в Москву барон Остерман пристал к Долгоруковым и тем много содействовал к сопротивлению голицынской партии, которая, быв открытым врагом иноземцев и иностранных обычаев, хотела отдалить Остермана и заставить царя остаться в Москве, возвратиться к старинным русским обычаям и отказаться от роли, которую Великий Петр I стал играть в свете.

Февраля 22(-го) его величество пожаловал князя Ивана Долгорукова, своего любимца, в обер-камергеры и в тот же день возложил на него орден св. Андрея. Второй его любимец, граф Бутурлин, произведен в генералы и назначен прапорщиком в кавалергардский корпус.

За несколько до сего дней получил я повеление от короля, моего государя, просить царя о принятии в свою службу г. Кейта, брата графа, наследственного маршала Шотландии. Сей Кейт уже 9 лет имел в Испании чин полковника, но оставался без полка, потому что был не католического вероисповедания. Его царское величество так был милостив, что тот же час велел принять его в свою службу с чином и жалованьем генерал-майора.

Марта 1(-го) царица, бабка царская, была в первый раз у его величества, но юный государь, боясь, чтобы она не стала говорить с ним о делах государственных, сделал так, что не оставался с нею наедине, и хотя обращался с нею весьма вежливо, однако же не допустил ее говорить ни о чем.

Марта 7(-го) совершилась коронация его величества.

Марта 9(-го) чужестранные министры получили приглашение от имени его величества приехать вечером на Царицын луг, где был фейерверк и бал.

Марта 10(-го) его величество велел кормить народ на большой дворцовой площади, где были сделаны два больших фонтана — один с красным, а другой с белым вином.

Марта 11 (-го) его величеству угодно было почтить дом мой и ужинать у меня. Я принял его так великолепно, как только мог: у меня было накрыто три стола, по двадцати кувертов на каждом, а до ужина и после ужина был большой концерт. Вот все, что я мог сделать, смотря по малому времени, которое имел для приуготовления к сей чести, ибо его величество приказал уведомить меня только накануне. Царь пробыл у меня за час пополуночи, а за столом просидел с лишком полтора часа, чему все удивились, потому что он остается за столом, обыкновенно, не более четверти часа. (...)

Я забыл сказать, что в день коронации царь произвел в генерал-фельдмаршалы князя Трубецкого[96] и генерала князя Долгорукова, который командовал войсками в Персии, да еще четверых в генерал-лейтенанты.

Марта 13(-го) получено известие, что герцогиня голштейн-готторпская разрешилась от бремени принцем, и по сему случаю был на другой день, 14(-го) числа, во дворце бал, на который приглашен был и я со всеми чужестранными министрами.

Марта 17(-го) барон Абихсдаль, обер-церемониймейстер, был у меня и после длинного предисловия сказал мне с величайшею доверенностию, что он желал бы поговорить со мною об одном деле, с тем чтобы оно осталось между нами. Дело состояло в том, что он спросил меня, буду ли я доволен, ежели его величество пожалует мне орден св. Андрея, и может ли носить сей орден тот, кто имеет уже орден Золотого Руна? На это я отвечал, что все знаки отличия, которыми угодно будет его величеству меня удостоить, я приму за величайшую для себя честь, но просить о том никогда не стану. Что же касается до второй статьи, то я могу его уверить, что Золотое Руно не мешает другим орденам, потому что король, мой государь, получил от папы разрешение, чтобы кавалеры сего ордена могли получать и другие, и что теперь у нас более 20 кавалеров Руна носят и другие ордена.

Почти в то же самое время получил я официальную депешу от маркиза де ла Паз, которою он уведомил меня именем короля, что как бракосочетание принца астурийского с инфантою португальскою и принца бразильского с нашею инфантою донною Марияною Викториею уже заключено, то его величество повелевает мне торжествовать оба сии бракосочетания особенным праздником. Вследствие сего я решился объявить царю о сем событии и просил аудиенции, которую и назначили 28(-го) числа в три часа пополудни. На сей аудиенции я говорил царю речь от имени короля, моего государя, и его величество отвечал мне с изъяснением величайшего дружественного расположения к королю.

По выслушании сего ответа я хотел удалиться, но барон Остерман сказал мне, чтобы я подошел к царю, который желает украсить меня своим орденом св. Андрея в ознаменование доброго известия, от меня полученного, и уважения к моей особе. Тут князь Иван Долгоруков, обер-камергер, поднес его величеству знаки ордена на вызолоченном серебряном блюде, и его величество, взяв их, возложил на меня. Признаюсь, что манера и случай, которым воспользовался его величество оказать мне эту милость, заставили меня принять сей орден с величайшею благодарностию, ибо клянусь, что хотя обер-церемониймейстер и говорил мне о том за несколько дней, но я нимало не думал, чтобы это случилось в сей день. По принесении мною благодарности его величество приказал мне остаться обедать с ним: ему угодно было почтить меня без всякой со стороны моей заслуги.

Апреля 1 <-го> его величество изволил пожаловать ко мне обедать со всеми кавалерами ордена св. Андрея и министрами Верховного совета. У меня было накрыто три стола, за которыми служили в одно время, да, сверх того, стол для солдат и служителей, бывших при его величестве... Его величеству угодно было остаться у меня до 6 часов, он был очень весел и очень доволен.

В половине апреля дошло даже до самого царя какое-то писание, неизвестно кем сочиненное, в котором оправдывался князь Меншиков и восхвалялись великие способности и ум сего несчастного министра. Писание заключалось тем, что ежели не призовут его опять, то дела никогда не пойдут хорошо. Очевидно было, что эта бумага была писана самим князем или кем-либо из преданных ему. Поэтому произведен был строгий розыск и издан царский указ, которым обещана была большая награда тому, кто откроет сочинителя. Вследствие