Тем же вечером мы с Томом были на родительском собрании у Дилана в школе, где получили промежуточные оценки за прошлую неделю. По ним было видно, что Дилан резко скатился по алгебре и английскому. Я была почти уверена, что это «синдром выпускника», когда старшеклассник начинает валять дурака, потому что его приняли в колледж. Но все-таки мне хотелось переговорить с учителями.

Учитель алгебры сказал, что иногда Дилан засыпает прямо в классе и не выполняет некоторые задания. Он учил Дилана и раньше и был разочарован тем, что у сына не стало никакой мотивации к работе. Я была обеспокоена, услышав, что Дилан скорее заторможен, чем возбужден.

— Он вел себя с вами неуважительно? — спросила я.

Учитель с удивлением ответил:

— О, нет, только не Дилан! Дилан никогда не бывает невоспитанным.

Я вслух задала вопрос, не объясняется ли его инфантильное поведение тем, что он на год младше одноклассников? Или он перестал обращать внимание на предмет, потому что планирует снова взять его в колледже? Тут мне показалось, что я ищу для Дилана оправдания, и я замолчала.

Учителя математики очень впечатлили и даже слегка удивили мои слова о том, что Дилана приняли в университет Аризоны. Когда мы упомянули о другом университете в Аризоне, он рассмеялся и сказал: «О да, именно туда идут все спортсмены, когда вылетают из Калифорнийского университета». Позже мы рассказали Дилану об этом, и сын решил не ездить в этот колледж. В конце нашей встречи учитель сказал, что Дилан не провалит курс алгебры, если будет посещать все занятия и выполнит недостающие задания.

Затем мы отправились к учительнице английского. Она учила обоих моих сыновей, и мне было спокойнее от того, что мы были хорошо знакомы. Я с облегчением вздохнула, услышав, что уже после того, как были сданы промежуточные отчеты, Дилан сдал несколько недостающих заданий, и его оценка поднялась с D до B[18]. Учительница также высоко оценила писательские способности Дилана. Мы с Томом были приятно удивлены. Мы всегда считали Дилана склонным к математике, а Байрона — к языку.

После этой похвалы тон разговора изменился, и учительница сказала, что Дилан сдал очень тревожную работу. (Том вспоминал, что она использовала слово «шокирующую», поэтому он сразу подумал, что в работе затрагивались сексуальные темы.) Мы попросили рассказать подробнее, но учительница сказала только, что работа затрагивает очень мрачные темы и в ней используются ругательства. Чтобы продемонстрировать неприемлемость сочинения Дилана, она рассказала о работе Эрика, написанной от первого лица с точки зрения пули, вылетающей из ствола ружья. Она сказала, что рассказ Эрика мог быть жестоким, но когда она прочитала его в классе, все смеялись. История Дилана же была мрачной, в ней вообще не было юмора.

Комментарии учительницы о работе, которые я увидела только год спустя, гласили: «Я оскорблена тем, что ты используешь нецензурную лексику. В классе мы уже обсуждали допустимость использования ***. Также я хотела бы поговорить с тобой о твоем рассказе, прежде чем выставлю оценку. Ты прекрасный писатель и рассказчик, но с этой историей есть проблемы».

Во время нашего разговора Том спросил: «Стоит ли нам о чем-то беспокоиться?» Учительница Дилана сказала, что, по ее мнению, все под контролем. Она попросила Дилана переписать работу и планировала показать ее школьному психологу. Поскольку я никогда не любила уходить со встречи без плана действий, я спросила: «Итак, один из вас позвонит нам, если вы решите, что есть проблемы?» Учительница подтвердила, что позвонят.

Она действительно показала работу Дилана психологу, который попенял сыну за его язык. Мне выпала возможность встретиться с этим психологом после трагедии. Понятным образом, он был сражен наповал тем, что не распознал зарождающуюся угрозу. Профессионалы, с которыми я говорила, разделились во мнении, была бы сегодня работа Дилана (а, возможно, и работа Эрика) квалифицирована как нуждающаяся в проверке в рамках общественной школьной системы по протоколу предотвращения угрозы. Вполне возможно, что оба мальчика прошли бы незамеченными: подростки часто пишут неприятные вещи об оружии и жестокости. Тем не менее, настоящая работа по предотвращению угрозы состоит в том, чтобы собрать все имеющиеся кусочки головоломки в цельную картину, и, скорее всего, арест Дилана, его проступки в одиннадцатом классе и настораживающее сочинение все вместе заставили бы забить тревогу.

Тем не менее, мы не восприняли это сочинение как сигнал тревоги, и дальнейшие события этого вечера затмили его важность. Поскольку к учительнице английского больше никто не подходил, мы продолжили разговаривать с ней. Я упомянула увиденную мной презентацию о разнице между детьми поколений Х и У[19]. Мы поболтали об изучении языковых дисциплин в нашем округе и об одной из книг для обязательного чтения — «Молитве об Оуэне Мини».

Мы все трое были примерно одного возраста и глубоко задумывались о том, каково это было — быть молодым во время Вьетнамской войны. Это напомнило учительнице Дилана об истории, приключившейся у них на уроке. Она принесла в класс запись шестидесятых годов «Четыре сильных ветра». В песне говорилось о проблемах, с которыми сталкивались рабочие-сезонники, и у меня всегда слезы наворачивались на глаза, когда я ее слышала. Но ученики начали смеяться, когда учительница включила запись.

— И Дилан тоже смеялся? — озабоченно вскинулись мы с Томом.

Учительница подтвердила, что он смеялся. Я была горько разочарована: он часто смотрел со мной классические фильмы, и я ожидала большего. Мы с Томом извинились за бесчувственность нашего сына и его одноклассников, и мы все втроем поохали над современной молодежью, совсем как старички и старушки, сидящие в парке на лавочках. Прощаясь, мы тепло пожали друг другу руки.

По пути домой мы говорили о реакции Дилана на песню, а не о сочинении. Мне очень не понравилось, что сын смеялся, когда учительница решила поделиться с ними произведением искусства, которое трогает ее. Том никогда не мог расстаться со старыми книгами, научными журналами или деталями машин, и его кучи хлама порой сводили меня с ума. Тем не менее, тем вечером я только порадовалась этой его привычке, когда в своей коллекции он откопал старую пластинку. Мы сели в гостиной с чашками чая, и я вся отдалась грустной мелодии песни.

Том увидел в этом возможность преподать Дилану урок и немного над ним посмеяться. Услышав, что машина сына въехала на подъездную аллею, муж остановил музыку. Когда Дилан вошел, мы рассказали ему о встрече с учителями. Том вспомнил, что мы говорили о сочинении, и попросил его нам показать; я же не вспоминала об этой работе до следующего утра. Пока мы разговаривали, Том нажал на клавишу воспроизведения. Конечно, Дилан сразу узнал зазвучавшую песню. Решив, что ему предъявляют претензии, сын начал смеяться: