Кошкин поднял глаза и обомлел. Перед ним стояла девушка, похожая на Марию. На ней было узорчатое светло-зеленое платье.

– Машенька? – удивился Кошкин.

Но девушка вернула его к реальности:

– Вы ошибаетесь. Меня зовут Вера. А Маша – это моя подруга. Была…

Римов Сергей Иванович в последнее время разрывался между делами в правительстве и прошлой работой в полиции. Готовился референдум о возвращении Поволжской республики в состав Российской Федерации. Возглавлять полицию было некому, поэтому он находился в прежнем кабинете. В городе действовала московская полевая жандармерия под общим командованием генерала Петухова. Ловили апологетов прежнего режима, заводили уголовные дела, собирали доказательства. Кроме того, приходилось наспех формировать новое правительство. Шендеровичи, естественно, на должности в правительство не подходили, поскольку носили погоны. Кончилась их подпольная жизнь, а вот семейная, кажись, дала трещину. Будучи на двадцать лет моложе супруга, Катенька в самом начале операции назвалась его дочерью и, по ходу пьесы, умудрилась прикрепить к его голове порядочные рога – не без участия Кошкина, естественно. Впрочем, это были для Римова одни лишь догадки. Главное, что именно эти двое дали мощный толчок для выхода из тупика. Что касается Гламурного Хука и его новой подруги, то о них следовало подумать отдельно. Вера могла бы подойти на должность министра по делам демографии, поскольку, как выяснилось, имела родственное образование. Кошкин мог бы возглавить бывший Ревком, который следовало наделить функцией электронной безопасности, как это принято в других государствах. Но это позже, не сейчас…

Римов поднялся из-за стола, вышел из кабинета, наказав помощнику строжайше следить за сообщениями из города – связь была отвратительная, с помощью радиостанций, переданных от спецназа. На первом этаже он вошел в дежурную часть. В это время как раз привели Жердяя. Его усадили на табурет перед канцелярским столом и приступили к допросу. И этот дрожащий от пережитого мужик, совершенно непохожий на бывшего председателя Ревкома, принялся утверждать, что не видел Виноградова в глаза, после того как на них в темноте напало нечто. И стал показывать Римову ухо со следами старых царапин, которые могли быть результатом чего угодно.

– Искать, – велел Римов. – Переройте там все, пока не найдете… Виноградов не мог испариться, это не иголка. А с этого изымите образцы – из-под ногтей, отовсюду…

Так и решили, что надо вновь осмотреть подземелье с помощью песика, имевшего определенные навыки. На место направили вертолет с оперативно-следственной группой, а ближе к ночи вновь принялись за Жердяя. На этот раз его допрашивали в анатомическом театре местного морга с предъявлением улик. Это был мужской труп с явными признаками каннибализма – им закусили не так давно. Возможно, вчера. Допрос вел Римов.

– Как вы думаете, Анатолий Ефремович, кому принадлежит данный труп? – спросил он.

– Откуда мне знать! – окрысился тот.

– Вы можете его опознать?

– Я же сказал: вам надо – вы и опознавайте!

И так по кругу: ему про Фому – он про Ерему.

Несмотря на упорство Жердяя, к вечеру у Римова на столе лежал материал, подтверждающий вину подследственного в совершении каннибализма. Доказательства были получены с самого трупа, а также из-под ногтей подозреваемого и из его желудка. Жердяя элементарно привязали к сидячей каталке, вставили между зубов расширитель, чтоб не кусался, и запустили в пищевод тонкий шланг с наконечником, после чего был получен анализ содержимого желудка, подтверждающий подозрения. Виноградов был вначале убит, после чего съеден почти на четверть. Римов о подобных случаях знал еще студентом. Тогда в это трудно было поверить. Теперь доказательства в виде бумаг лежали перед ним на столе. Тараканы в банке сожрали друг друга, и это обстоятельство не вызывало у него удивления.

Оставалось добраться до Татьянохи, сбежавшего из больницы. Он попал туда в результате стрельбы из безоткатного орудия, на чем погорел естественным образом. Он был не в курсе, что стрельба из подобного орудия чревата последствиями, если это орудие находится в помещении, поскольку пламя из казенной части – это вам не поток воздуха из парикмахерского фена. Механик-водитель, почуяв неладное, выпрыгнул из люка. Татьяноха прильнул к прицелу и нажал спусковой крючок. Пламя в бронемашине хлестнуло его по ушам, лишив сознания. Таким образом он оказался в госпитале ветеранов войны – оглохший, с обожженным лицом. А потом куда-то исчез бесследно. После грозы он вышел из госпиталя в больничной одежде, и больше его никто не видел…

Неясным также оставался вопрос: как же так вышло, что Виноградов поддался Жердяю? Хотя дело было в кармане. Открыв глаза и увидев Жердяя с занесенным над ним бруском, из которого торчал внушительный гвоздь, Виноградов успел, вероятно, сунуть руку в карман и схватить пистолет, но вынуть его не успел – кулак застрял в узком проеме, как застревает рука обезьяны в дупле дерева с положенным туда фруктом. Брусок с гвоздем в тот же миг пробил ему череп…

Кошкин, вернувшись из больницы домой, сначала замкнулся в себе. Машенька постоянно стояла у него перед глазами, словно живая. Однако вскоре он стал разговаривать с матерью, тем более что с ними стала жить Вера. Кошкин зачастую называл ее Машенькой, но та лишь вежливо поправляла его и улыбалась – точно так же, как Маня. А вскоре их призвал к себе Римов и предложил работу. Так Кошкин стал министром электронной безопасности, а Вера – министром по делам демографии. Месяц спустя они вступили в брак, а вскоре стали ждать ребенка.

Кошкин в упор трудился над воскрешением электроники. Иногда к нему забегали Шендеровичи. Катенька тоже оказалась беременной, и будущий папа, Федор Ильич, прыгал от радости.

8嬒8嬒8

А тут подоспела российская конференция по вопросам демографии. От местного правительства в Москву делегировали Веру. Пришлось выступать с высокой трибуны.

Встав на нее, Вера стала обосновывать свою точку зрения.

– К сожалению, – сказала она, – не только у властей, но даже у экспертов нет четкой формулировки, как с этим бороться. Нам нужно делать сразу несколько вещей. Первое: форсировать индустриализацию страны. Проблема демографии не имеет отношения к женщине. У нас огромная смертность молодых мужчин, низкая продолжительность жизни сильного пола. А женщина будет рожать много детей только тогда, когда есть на кого опереться. Второе: надо менять тип расселения. У семей должны появиться личные родовые дома. Нужно переходить от мегаполисов к просторному расселению. Третье: поддерживать материнство финансово. Если женщина родила и поднимает на ноги четверых детей, то это небольшой детский сад. А значит, она должна получать достойную зарплату, а не жалкое пособие. И четвертое: государственная политика в области стимулирования рождаемости должна быть агрессивной. У нас должен появиться культ семьи. Сейчас многодетных семей в России около семи процентов. Мы можем спасти ситуацию, если таких семей будет половина. Это главный путь к изменению показателей… Самая главная наша проблема – это чрезвычайно низкая рождаемость. Семьи малочисленны… Отсюда наши беды. Что самое печальное, волновая природа нашей рождаемости имеет затухающий характер. Чем меньше рождается в этом году, тем меньше родится в будущем…