многие церковные поместья просто захватывали, делили на части и раздавали военным вассалам. Получив в управление пригодные для сельского хозяйства земли, воины приобретали источник средств существования и одновременно оказывались связанными системой обязательств с наделившим их землей королем или сеньором. Дальнейшему укреплению связей способствовало то, что кандидатам в рыцари необходимо было где-то изучать свое ремесло. Для этого родители обычно отдавали сыновей в дома богатых сеньоров, которые брали на себя ответственность за образование и физическую подготовку мальчиков, рассчитывая, что те позднее присоединятся к их военной свите.

Так в общих чертах выглядели основы сложной, но успешной политической организации тогдашнего общества. Подобная система существовала не только на землях каролингских франков. В других местах развивались точно такие же феодальные структуры – или, если мы хотим избегать слова «феодальный», существовал такой же социальный договор пожалования земель в обмен на военную службу. Приспособленный к местным обычаям и традициям, этот договор существовал в Нормандии, Англии, Шотландии, Италии, в христианских королевствах севера Пиренейского полуострова, в государствах крестоносцев, основанных в XII в. в Палестине и Сирии[461], и, наконец, в недавно принявших крещение Венгрии и Скандинавии[462]. По этой причине, когда западная половина Каролингской империи осталась без сильной центральной власти после смерти Карла Великого и его непосредственных преемников, социальные механизмы феодального господства и военной службы сохранились. Более того, их значение только увеличилось, когда эпоха Каролингов во французском королевстве подошла к концу, а герцоги, графы и другие сеньоры, в том числе высокопоставленные служители церкви, начали враждовать друг с другом, защищая свои владения.

В долгосрочной перспективе все это имело тройной результат. Во-первых, появился постепенно усложнявшийся набор законов и процедур, регулировавших отношения между теми, кто раздавал землю, и теми, кто ею владел. Сюда входили и полусвященная церемония феодальной присяги, обязывающей людей служить и защищать друг друга (по крайней мере в теории), и целый комплекс юридически закрепленных прав, обязанностей, налогов и других выплат, связанных с земельными пожалованиями. Если «феодализм» действительно существовал, то именно это сложное переплетение взаимосвязей и личных отношений, в совокупности складывавшихся в довольно беспорядочную, но вполне узнаваемую систему правления, и составляло его внутреннее содержание. Во-вторых, успех системы, позволявшей обеспечивать огромное количество воинов, способствовал росту в западном обществе общего ощущения ожесточенности и небезопасности (отчасти реального, отчасти воображаемого). В-третьих, тот факт, что воины теперь как нечто само собой разумеющееся владели поместьями, позволявшими вести аристократический образ жизни, способствовал развитию аристократического сознания, в котором прославлялись и даже обожествлялись связанные с рыцарством добродетели. Правила поведения и кодекс чести, которые со временем начали ассоциироваться с рыцарством, к концу Средних веков стали своего рода светской религией.

По крайней мере, так все выглядело в теории, но нам трудно визуализировать теорию. Чтобы лучше понять, как выглядел новый воин начала второго тысячелетия, как он действовал в бурном средневековом мире, чего он мог надеяться достичь в жизни лишь силой оружия и что могло сделать его героем для следующих поколений, нам стоит перейти от общего к частному и взглянуть на жизненный путь одного из самых известных персонажей ранней эпохи рыцарства. Рыцаря, о котором идет речь, звали Родриго Диас де Вивар. Он был уроженцем Пиренейского полуострова – места, где постоянно бушевали войны и не было единой власти, но зато существовала масса возможностей добиться успеха, полагаясь лишь на свой меч. Те, кто знал его при жизни, называли его Победителем (el campeador). Потомкам он больше известен под искаженным арабо-испанским прозвищем, которое ему дали посмертно воспевшие его подвиги барды. Они называли его аль-Саид, или Эль Сид.

Эль Сид

Родриго Диас родился в начале 1040-х гг. в семье знатного воина в городе Вивар, в королевстве Кастилия на территории современной Северной Испании. Его отец был верным сторонником кастильского короля Фердинанда I. За участие в битвах против христиан из соседнего королевства Наварра старику были отданы во владение обширные земли и замок под названием Луна[463]. Кроме того, он представил своего сына Родриго следующему поколению кастильской королевской фамилии и отослал его ко двору получать образование и обучаться военному делу. Там его взял под свое крыло сын и преемник Фердинанда, Санчо II Кастильский. Родриго взрослел и успешно постигал тонкости военного искусства, и Санчо планировал сделать его одним из главных командиров королевской армии. Когда Родриго достиг подходящего возраста для участия в войнах, Санчо «препоясал его рыцарским поясом»[464]. Эта торжественная публичная церемония, во время которой к поясу молодого воина пристегивали меч, в середине XI в. стала важным символом общественного признания, компетентности и высокого статуса. Почти все аристократы XI в. по определению принадлежали к воинской касте, и церемония опоясывания мечом имела большое значение для мужчин этого сословия: она обозначала переход от юношества, неопытности и гражданской жизни к взрослому существованию, где их ждали сражения и командование армиями[465].

Для Родриго церемония препоясывания стала первым шагом в блестящей ранней карьере. Вскоре он дослужился до высших командных постов. «Король Санчо так высоко ценил Родриго Диаса, таким одарял его уважением и любовью, что поставил его во главе своего войска, – говорится в одной почти современной биографии. – Так Родриго возвысился и стал самым могущественным воином»[466]. Санчо не только покровительствовал Родриго и финансово поддерживал его, но и дал ему почетное право нести в битве королевский штандарт. Сообщения о военной доблести Родриго дают представление о том, насколько опасным мог быть на поле боя даже один надлежащим образом обученный и хорошо вооруженный рыцарь. Во время осады Саморы (сегодня живописный город на полпути между Леоном и Мадридом, где сохранилась византийская базилика с куполом) Родриго в одиночку сражался с пятнадцатью вражескими солдатами, семеро из которых были облачены в кольчужные доспехи. «Одного из них он сразил насмерть, двоих ранил и сбил с коней на землю, а остальных обратил в бегство одной лишь силой духа и отвагой», – писал его биограф[467]. Это были впечатляющие числа – повторяя старое, но вполне уместное расхожее выражение, рыцарь на поле боя был средневековым эквивалентом танка. Не менее интересно в этом источнике благоговейное отношение автора к личной доблести Родриго, неотделимое, по его мнению, от его военных подвигов.

Примерно к 35 годам Родриго стал знаменитостью. Течение жизни продолжало нести его вперед. Король Санчо был убит, новым правителем Северной Испании стал его брат и, вполне возможно, его убийца Альфонсо VI, получивший корону Кастилии, Леона и Галисии. В начале 1070-х гг. Родриго присоединился к свите нового короля. В награду за верность ему отдали в жены одну из