Однако и микрокризис у Берлинской стены, и большой Карибский ракетный кризис выявили шаткость позиции Кеннеди по отношению к собственным военным. В берлинском кризисе Хрущев был куда лучше осведомлен о готовности США к нападению, чем Кеннеди. К счастью, Хрущев понимал, что Кеннеди подставили, в том числе и руководитель операции у Берлинской стены генерал Люсиус Клей. Хотя тот, строго говоря, относился к гражданским и теоретически являлся представителем президента, он действовал как своевольный генерал холодной войны. Его отношение к приказу президента отвести американские танки от Берлинской стены предварило гневную реакцию Объединенного комитета начальников штабов год спустя на требование их главнокомандующего не нападать на Кубу. Через две с половиной недели после танкового противостояния, угрожавшего ядерным холокостом, его организатор, Люсиус Клей, отправил телеграмму госсекретарю Дину Раску, в которой заявлял:

«Сегодня у нас есть ядерная мощь, способная обеспечить нашу победу пусть и ужасной ценой. Нельзя больше рассматривать ее только в качестве сдерживающего средства и планировать ее использование только как ответную меру. Нельзя проводить какие-либо наземные операции, если мы не будем готовы немедленно поддержать их ядерным ударом. Несомненно, что в течение двух или более лет позиция ответного удара будет бесполезной, поскольку тот, кто нанесет удар первым, ударит последним»{520}.

К разочарованию Люсиуса Клея президент не был готов немедленно после нападения Клея на Берлинскую стену поддержать его нанесением первого ядерного удара. Как и его соратники в Пентагоне в разгар ракетного кризиса, Клей хотел воспользоваться моментом, когда Соединенные Штаты могли бы «выиграть» холодную войну, нанеся удар первыми. Его анализ ситуации, как и их, говорил, что время уходит. В то же время милитаристское сознание начинало воспринимать президентское видение как угрозу для выживания нации. Более того, его сближение с Хрущевым выглядело для них как измена.

Как преданный «рыцарь» холодной войны, Джон Кеннеди с первых минут своего президентства желал «дать знать каждой стране, не важно, хорошо или плохо она к нам относится, что мы готовы заплатить любую цену, вынести любое бремя, преодолеть любые трудности, поддержать любого друга, противостоять любому врагу, чтобы обеспечить сохранение и успешное развитие свобод»{521}. Кеннеди горячо верил во включенное в его инаугурационную речь переложение классической речи Патрика Генри «Дайте мне свободу или дайте мне смерть!». Он был страстным сторонником политических свобод, однако не принимал во внимание их последствий. И в это верили не только большинство американцев, но и сотни миллионов граждан стран-союзников. Это шло вразрез с противоположным взглядом на экономическую свободу, которого придерживались сотни миллионов сторонников коммунизма. Так возникла тысячедневная череда кризисов между двумя приверженцами противоположных систем, Джоном Кеннеди и Никитой Хрущевым, которые, сами того не подозревая, стали соавторами нового, более пацифистского мировоззрения. Оба кризиса, которые начали утихать, и пришедшее им на смену новое мировоззрение завершились убийством Кеннеди.

В ходе идеологической битвы спасительным фактором для Кеннеди было то, что лишь немногие комментаторы вынесли из его инаугурационной речи то, во что он глубоко верил, – возможность мира и свободы в ядерный век путем переговоров с противником:

«И наконец, тем народам, которые хотят стать нашими противниками, мы выдвигаем не просьбу, а требование: обе стороны должны вернуться к теме мира, прежде чем темные силы разрушения, высвобожденные научным прогрессом, намеренно или случайно приведут человечество к самоуничтожению»{522}.

Вначале Кеннеди не знал, как примирить непримиримое и найти выход из замкнутого круга этого конфликта. Его противоречивую приверженность к свободе (подкрепленную смертоносным оружием) и к миру (поддерживаемую его открытостью к диалогу) было весьма непросто примирить друг с другом. В контексте его собственных усилий по разрешению этих противоречивых убеждений мы можем понять более видимое противостояние с Никитой Хрущевым, особенно в ситуациях с Лаосом и Вьетнамом.

Кеннеди полагал, что они с Хрущевым фактически решили проблему Лаоса на встрече в Вене. Он неоднократно говорил об этом в секретных сообщениях. В письме к Хрущеву от 16 октября 1961 г. Кеннеди, так же как и в устном сообщении, переданном через Сэлинджера и Харламова за три недели до этого, говорит, что прежде чем проводить вторую встречу на высшем уровне, необходимо найти мирное решение лаосского вопроса: «Я не вижу, как мы можем рассчитывать на урегулирование столь болезненного и сложного вопроса, как Берлин, где у обеих наших стран есть жизненно важные интересы, если мы не сможем прийти к окончательному соглашению по Лаосу, который, согласно нашим ранним договоренностям, должен быть нейтральным и независимым по примеру Бирмы и Камбоджи»{523}.

В первом письме Хрущева к Кеннеди, 29 сентября 1961 г., советский руководитель написал: «Я с удовлетворением отмечаю, что мы с вами придерживаемся одного мнения о необходимости вывода иностранных войск с территории Лаоса»{524}.

В ответном письме от 16 октября Кеннеди подчеркнул свое согласие с выводом иностранного контингента и необходимость контроля вывода Международной контрольной комиссией (МКК):

«Как вы заметили, вывод иностранных войск с территории Лаоса является необходимым условием сохранения независимости и нейтралитета этого государства. Существуют и другие подобного рода условия, и мы должны быть уверены, что МКК обладает достаточной властью и гибкостью, чтобы обеспечить эти условия для удовлетворения всех заинтересованных сторон»{525}.

В этом месте Кеннеди провел конкретную параллель между Лаосом и Вьетнамом, что имело решающее значение для набирающей обороты войны во Вьетнаме: «В дополнение к этому, инструктируя ваших представителей в Женеве [по вопросу поддержки деятельности МКК по контролю над выводом войск], я надеюсь, что вы будете чаще использовать свое влияние в этом направлении во всех ваших “соответствующих подразделениях” [что особенно касается северных вьетнамцев]; поскольку участившиеся нападения на Южный Вьетнам, нередко с территории Лаоса, представляют серьезную угрозу миру в этом регионе и сохранению мира во всем мире, сторонниками которого мы с вами являемся»{526}.

Стратегическое расположение Лаоса к западу от Вьетнама сделало его восточное высокогорье идеальным путем для северовьетнамских войск, тайно вторгавшихся в Южный Вьетнам, что происходило все чаще и чаще в течение оставшихся двух лет президентства Кеннеди. Это продолжавшееся активное наращивание военной мощи, используя «тропу Хо Ши Мина»[39] в Лаосе, неизбежно вело к победе коммунистов во Вьетнаме, подрывая статус «нейтрального и независимого Лаоса», о котором уже договорились Кеннеди и Хрущев. Однако Хрущев был бессилен остановить этот процесс, даже если бы захотел. Подобно Кеннеди, обнаружившему отсутствие контроля над Нго Динь Зьемом в Южном Вьетнаме, Хрущев не мог контролировать Хо Ши Мина в Северном Вьетнаме. И Динь, и Хо действовали исходя из своих воззрений и собственной политики.