намек на символическое прочтение, Мелвилл решительно заявляет, что это не так и что никто не должен «рассматривать Моби Дика как некий чудовищный миф или же, что еще отвратительнее и ужаснее, как невыносимо страшную аллегорию»[292]. Привычное значение слова «аллегория», кажется, сбило критиков с толку – все они предпочитают ограничиваться лишь нравственной интерпретацией текста. Скажем, Э. М. Форстер («Аспекты романа», глава 7) резюмирует духовную тему в романе примерно так: «Борьба со злом ведется чересчур усердно и неправильными способами».

Соглашусь, но образ кита символизирует не столько враждебность мироздания, сколько его всеобъемлющую бесчеловечность, его звериную, таинственную тупость. Честертон в одном из своих рассказов сравнивает вселенную атеистов с лабиринтом, в котором нет центра. Такова и вселенная «Моби Дика»: космос (хаос) не только принципиально враждебен человеку, как полагали гностики, но и иррационален, подобно космосу из стихов Лукреция.

«Моби Дик» написан на романтическом диалекте английского языка – страстном диалекте, в котором сочетаются приемы Шекспира, Томаса де Куинси, Брауна и Карлейля. «Писец Бартлби» же написан спокойным и сдержанно шутливым языком, которым умышленно описываются нарочито жуткие вещи, что предвосхищает Кафку. И все же эти тексты незримо связаны между собой. Мономания Ахава тревожит и в конце концов губит всех моряков на корабле; кроткий нигилизм Бартлби передается его коллегам – в том числе флегматичному джентльмену, рассказывающему эту историю и оплачивающему все невыполненные поручения. С таким же успехом Мелвилл мог бы написать: «Достаточно одному человеку сойти с ума, чтобы все вокруг последовали его примеру». В мировой истории мы находим множество подтверждений этому ужасному выводу.

«Писец Бартлби» входит в сборник «The Piazza Tales»[293] (Нью-Йорк, Лондон, 1896). Джон Фриман, говоря о другом рассказе из этой книги, заметил, что текст не был до конца понят, пока Джозеф Конрад не опубликовал похожий рассказ почти полвека спустя. В свою очередь замечу, что на «Бартлби» особый свет проливают тексты Кафки. Повесть Мелвилла относится к жанру, который в 1919 году переоткрыл и усовершенствовал именно Франц Кафка: рассуждения о поведении и чувствах, которые ошибочно называют сейчас «психологической прозой». Как бы то ни было, первые страницы «Писца Бартлби» не предвосхищают Кафку, а скорее наследуют Диккенсу или его повторяют. В 1849 году Мелвилл выпустил роман «Марди» – непонятый и непрочитанный, но с чрезвычайно содержательным сюжетом, в котором предугадываются одержимости и механизмы «Замка», «Процесса» и «Америки»: о бесконечной погоне в бескрайнем море.

Я сказал о сходстве Мелвилла с другими писателями. Я не ставлю его ниже – просто следую одному из законов описания или определения, закону соотнесения неизвестного с известным. Величие Мелвилла бесспорно, но славу он обрел совсем недавно. Мелвилл умер в 1891 году; через двадцать лет после его смерти в одиннадцатом издании «Британской энциклопедии» он будет упомянут всего лишь как заурядный летописец морской жизни; Лэнг и Джордж Сэйнтсбери в 1912 и в 1914 годах даже не включат его в свои труды по истории англоязычной литературы. Позже его будут защищать Лоуренс Аравийский и Д. Г. Лоуренс, Уолдо Фрэнк и Льюис Мамфорд. В 1921 году Рэймонд Уивер опубликует первую в Америке монографию «Герман Мелвилл – моряк и мистик»; а Джон Фриман в 1926-м выпустит критическую биографию писателя.

Из-за огромного населения, устремленных ввысь городов, лживой и назойливой рекламы великие люди, обреченные на неизвестность, стали одной из американских традиций. Таким был Эдгар Аллан По, таков и Мелвилл.

1944

Постскриптум 1971 года. Валери Ларбо заявил о бедности испаноамериканской литературы в сравнении с богатством литературы Соединенных Штатов. Как правило, это неравенство объясняется территориальными и демографическими причинами. Однако не следует забывать, что великие американские писатели – выходцы из одного конкретного региона: Новой Англии. Все они были практически соседями. И создали все: включая первую революцию и Дикий Запад.

Генри Джеймс

«Унижение Нортморов»

Сын новообращенного сведенборгианца, давшего ребенку свое имя, брат прославленного психолога, основателя прагматизма, Генри Джеймс родился в Нью-Йорке 15 апреля 1843 года. Отец хотел, чтобы его дети стали космополитами – гражданами мира в стоическом смысле этого слова, – и отправил их учиться в Англию, Францию, Женеву и Рим. В 1869 году Генри вернулся в Америку, где взялся за изучение права, но вскоре забросил это дело. С 1864 года он стал заниматься литературой – со все возрастающей самоотверженностью, с ясным умом и ощущением счастья. С 1860 года он живет в Лондоне и Сассексе. В Америку ездит мало – и только в Новую Англию. В июле 1915 года он принимает британское гражданство, решив, что моральный долг его страны – вступить в войну с Германией. Скончался Генри Джеймс 28 февраля 1916 года. «А теперь самое достойное дело – смерть», – сказал он, покидая этот мир.

Собрание сочинений Генри Джеймса насчитывает тридцать пять томов, тщательно им подготовленных. Основная часть этого скрупулезно составленного собрания – рассказы и романы. Еще в него включена биография Готорна, которым Генри Джеймс всегда восхищался, и критические статьи о его близких друзьях – Тургеневе и Флобере. Он недолюбливал Золя и, по непонятным причинам, Ибсена. Защищал Уэллса, который ответил неблагодарностью. Был шафером Киплинга. Его собрание сочинений включает исследования самого разного толка: об искусстве повествования, о еще не исследованных темах, о литературной жизни, о непрямом повествовании, о зле и смерти, о достоинствах и рисках импровизации, о сверхъестественном, о ходе времени, об обязанности заинтересовывать читателя, об ограничениях, которые должен соблюдать художник, чтобы иллюстрации не конкурировали с текстом, о недопустимости диалектов, о точке зрения, о повествовании от первого лица, о чтении вслух, об изображении зла, нигде не описанного, об изгнании американца в Европу, об изгнании человека во вселенную… Собранные в одном томе, эти исследования могли бы составить блестящий риторический трактат.

Он написал несколько комедий для лондонских театров, которые были встречены свистом и уважительной рецензией Бернарда Шоу. Он не был популярен, британская критика приняла его холодно и безразлично – такого рода слава обычно исключает внимательное чтение.

«Его биографии, – писал Людвиг Льюисон, – более интересны тем, о чем умалчивают, нежели тем, о чем говорят».

Я немного ориентируюсь в литературах Запада и Востока; я составил энциклопедическую антологию фантастической литературы; переводил Кафку, Мелвилла и Блуа – и я не знаю более удивительного писателя, чем Генри Джеймс. Писатели, которых я перечислил выше, поражают с первой же строки; мир, изображенный на страницах их книг, намеренно выстроен как совершенно нереальный. Джеймс, прежде чем показать себя, смиренного и ироничного обитателя ада, поначалу рискует выглядеть приземленным писателем, куда менее ярким, нежели другие. По прочтении нас раздражают какие-то неясности, двусмысленности, но уже через несколько страниц мы понимаем, что эта нарочитая небрежность только