правда должна поверить в то, что ты, у кого куча женщин в постели было, никогда с ней не спал? И этот полудурок тебя из дома выгнал, потому что вы всего лишь чайный сервиз, а не, мать твою, целую суку, не поделили?!

Глаза Эрики горели первобытным разрушающим огнём. Тем, после которого даже выжженной травы не остаётся. Тем, который сеет хаос и приносит всему конец. Она была не просто раздражена — она была вне себя от ярости. Такой Йенс её помнил, когда трость с заострённым концом вонзила в шею гангстера. Да, она была именно такой, когда лишила жизни того мужчину, которого посчитала предателем. И, конечно, Ольсену было страшно. Эрика смотрела на него снизу-вверх, но конкретно сейчас не выглядела из-за этого очаровательно маленькой. Она была разгневанной Богиней, которой достаточно всего лишь одного неверного слова — и она сокрушит всё вокруг. Обратит в пепел.

Йенсу было страшно. Он ведь не отбитый на голову. Ричардсон пугала не только своей яростью. Действительно возникало ощущение, что она существо нечеловеческой природы, потому что известно ей было слишком много. Потому что теперь Ольсену начало казаться, что он перед ней как на ладони — она всё про него знает, всё ведает, всё чувствует. Йенс, кажется, даже про Эльфриду никогда не рассказывал, но Эрике было известно всё. Даже те позорные и мерзкие детали, которые Ольсен сам пытался забыть — слишком стыдно.

Да, разумеется, ему было страшно. Но вместе с тем в этом пылающем гневе было что-то прекрасное. То, как потемнели её глаза. То, как сдвинулись тёмные густые брови ближе к переносице. То, как зловеще изогнулись алые губы. То, как побелела рука, сомкнутая на его запястье. Эрика была устрашающе прекрасной.

— Приходит к тебе, заботится — так ведь, так? — продолжала Ричардсон. — А ты её трахаешь. Спишь с ней за моей спиной. Хорошо устроился. Все вы, мужчины, именно такие, ваша природа — грязь и гниль! Сначала со мной, потом — с ней… я же говорила, что убью. Убью и тебя, и ту, к которой посмел прикоснуться. Думаешь, я не смогу? Думаешь, я вру? Я глава мафии, а значит, я умею держать обещания.

Она убрала пальцы с его руки и сделала несколько небольших шагов назад. На губах застыла безумная улыбка. Сейчас Эрика напоминала сумасшедшую, но Ольсен всё равно не мог оторвать от неё взгляда. Он и пошевелиться не мог, потому что тело окоченело, и испугаться по-настоящему — потому что она прямо перед ним, она вся в своём неимоверном величии! Ричардсон решительно подняла руку вверх.

— Ко мне, — тихо, но твёрдо приказала она. Спустя мгновение возле Эрики уже находились три её послушные собаки.

И теперь псы вновь стали напоминать чудовищ. Оскалившиеся, с горящими в темноте глазами. Йенс попятился, запнулся о какой-то камень и грохнулся на копчик — боль показалась едва ощутимой. Он, наконец, начинал действительно осознавать, в какой ситуации только что очутился. Сошедшая с ума из-за ревности женщина убьёт его через несколько считанных секунд! Собаки стояли на месте, возле хозяйки, покорно ожидая приказа. Они смотрели на Ольсена, явно уже посчитав его своим самым главным врагом. Йоханесс сел на колени, с мольбой смотря на женщину перед собой. Поднятая рука Эрики чуть дёрнулась и стала медленно опускаться вниз.

Она отдаст приказ. Она убьёт его. Она заставит этих собак загрызть его заживо.

— Эрика, — тихо позвал Йоханесс. В горящих глазах на секунду промелькнуло осознание, но потом туман гнева вновь заполонил апатиты. — Я… мне очень жаль, что данная ситуация заставила тебя… злиться… я вижу, что тебе… нехорошо… ты… ты злишься! Да, ты очень злишься! И… мне очень жаль. И я не хотел бы, чтобы ты злилась, потому что… ну… тебе ведь плохо, — Ричардсон застыла на месте. Огонь в глазах вдруг сменился на недоумение. — Но, клянусь тебе, Эльфрида для меня просто подруга! Я… я действительно… спал с ней. Всего один раз. Очень давно. Но это всё больше не имеет никакого значения, потому что нам обоим не понравилось, и вообще… она помешана на Гловере и всё такое, — женщина скрестила руки на груди, и Йоханесс тяжело вздохнул. Кажется, его странная тактика работала. — Другие женщины рядом с тобой ничтожны, всегда, когда смотрю на них — вижу тебя. Мне не интересны встречи с ними, мне не интересны они, мне никто не интересен, кроме тебя. Хочу быть с тобой и около тебя, я живу буквально от встречи ко встрече. Эрика, я понимаю, ты разозлилась, потому что подумала, что я нарушил своё слово, что пытался обмануть тебя. То, что принадлежит тебе, должно принадлежать тебе. И так и будет. Клянусь. Я сделаю всё, что ты скажешь.

Ричардсон некоторое время стояла в изумлении и внимательно наблюдала за мужчиной, после чего легонько махнула рукой, и собаки разбежались в стороны, снова играясь и наслаждаясь жизнью. Эрика же подошла к Йенсу. Мужчина испуганно смотрел на неё в ответ, ожидая приговора. Но Ричардсон всего лишь опустилась на колени рядом с ним и вдруг прильнула, оставив на его губах быстрый и пылкий поцелуй. Ольсен даже не успел среагировать — настолько он был быстрый.

— Эльфрида Пауэлл больше не должна появляться в твоём доме. Я не хочу, чтобы у неё были ключи от твоего дома, — мягко произнесла Эрика.

Ричардсон, казалось, знает всё о нём. Он как рыбка в прозрачном аквариуме, а женщина наблюдает — и видит всё, каждую мысль, каждую ошибку. Что-то было в этом пугающее, странное и необъяснимо притягательное. Эрика, как глава мафии, просто пытается контролировать всё, что находится вокруг неё — это важно. Но выходит, что ей интересна жизнь Йенса? Может быть, он и сам ей хотя бы капельку интересен?..

— Да, хорошо, — покорно кивнул головой Ольсен, ещё не до конца понимая, чего именно от него потребовали. Яркая улыбка Эрики затмила всё мысли. Она поднялась на ноги и протянула руку Йенсу, чтобы помочь встать и ему.

— Извини, что вспылила, — она накрутила на палец волнистый волос и кокетливо улыбнулась. — Иногда я бываю очень эмоциональной.

Йенс мечтательно вздохнул, глазея на Эрику так, как нищий ребёнок смотрел бы на красивое пирожное за стеклом витрины. Она извинилась. Извинилась перед ним! Звезда, сошедшая с чёрного лоскута ночного неба и опустившаяся на землю прямо перед ним. Эрика улыбалась и с интересом наблюдала за Ольсеном, теперь даже казалась излишне счастливой. А от её счастья в груди что-то отчаянно ныло и болело, прожигая сердце и