чаровать, благодаря энергии, которую в нее влил колдун. Часть его силы передалась и ей. Или же причина в их связи. Похоже, она почти той же природы, что и наша связь с девчонкой. Только со мной кровная, с кукловодом — энергетическая. А так как основа сути у них стала единой, я и не сумел увидеть чужой воли. Но, сдается мне, что все-таки первое предположение более верное, потому что девчонка зачаровала мерзавцев в заброшенном доме уже после того, как я поставил свою защиту. И тогда однажды эта способность исчезнет окончательно, когда Ида израсходует всё без остатка.

— А жизненная сила?

— Предполагаю, что причина всё в том же стазисе, который отпускает ее постепенно. Возможно, если бы колдун воздействовал напрямую, то есть полностью убрал стазис, Ида была бы сильно ослаблена, но быстро осознала себя и все навыки собственного тела. Однако он всего лишь дал толчок к пробуждению, но стазис все-таки не убрал. Она и сейчас под его действием, уже намного меньше, но всё же до конца не избавилась. Потому не может есть и пить, соответственно не испытывает и иных потребностей. Ее организм продолжает спать.

Именно путы вступают во взаимодействие с жизненной энергией, напитываются и разрушаются по мере пробуждения организма, а пробуждается он, получив необходимое тепло. Возможно, поэтому кукловод и забирал у Иды ту силу, которую она успевала скопить, чтобы ее пробуждение так и не состоялось. Пока девчонка «спит», она меньше думает и больше слушает. Идеальное оружие, признаться. Не чувствует меры в силе, умноженной за счет колдовской энергии, не ощущает усталости. Кто бы он ни был, но в уме ему не откажешь.

— Какой бы он ни был умный, но не учел одного, — Иллис улыбнулся, — вы встали на его пути.

— Думаю, это его злит неимоверно, — усмехнулся ведьмак. — И пока он еще до нас не добрался, найти тварь надо первыми. Завтра пойдешь к Лиранам, и мы вырвем из них всю правду, даже если придется выжимать ее, как воду из простыни.

— Согласен, — без тени улыбки ответил Иллис.

Он протянул руку, и Виш пожал ее под взглядом Иды, спокойным, но все-таки капельку любопытным.

Глава 23

Иллис излучал жизнерадостность и почти запредельное счастье от встречи с дальней родней. И накал был столь силен, что студент балансировал на самой грани между фальшью и полным провалом, но продолжал растягивать губы в улыбке, чтобы не скривить их в брезгливой гримасе. У него уже болели щеки, но студент продолжал радоваться изо всех своих сил и ждал, когда сможет остаться наедине с собой, чтобы выдохнуть и привести мысли в порядок.

Нет, семейство Лиранов было вполне респектабельно. Они не чавкали, не ковырялись в зубах или в носу, не сморкались в скатерть и не издавали неприличных звуков. Напротив, одеты они были чисто и со вкусом, более того, было видно, что в средствах стеснения нет. И дом их был таким же чистым и обставленным со вкусом. Но Иллис смотрел на них и не мог не думать о том, что они сделали несколько десятилетий назад.

Юноша глядел на Малису Лиран и видел перед собой женщину в благородных летах. Была она высокой и несколько полноватой, но вовсе не толстой. Скорей, это годы придали ей некоторой рыхлости, и все-таки и сейчас можно было сказать, что в юности она и вправду была недурна собой. Превосходила Иду ростом, была шире в кости и, наверное, многие не понимали, почему Андел променял бывшую невесту на хрупкую невысокую девушку. Многие друзья Иллиса даже не заметили бы Литтиду рядом с представительной Малисой, когда та была молода, разумеется.

У госпожи Лиран волосы когда-то должны были иметь насыщенный каштановый цвет, но сейчас он был испещрен светлыми нитями седины, а где-то были уже и попросту белые пряди, которые стягивала высокая прическа. Глаза ее имели зеленый цвет, но возраст сказался и на них, сделав блеклыми. Вокруг губ правильной формы залегли хорошо приметные морщинки, как и у глаз, и все-таки черты ее остались приятными. Да, Малиса Ливид когда-то была красавицей, и это признали бы многие. Однако Анделу, как и самому Иллису по душе больше пришлась милая Ласточка.

И если юноша узнал ее спокойной и равнодушной, но все-таки нежной и трогательной, несмотря на то, что таилось в ней, то Андел Лиран видел Иду легкой и шаловливой. Должно быть, именно это и покорило молодого человека, уже имевшего невестой девушку, явно превосходившую Литти внешне, по мнению многих мужчин и тогда, и ныне.

К Анделу студент приглядывался особо придирчиво, пытаясь отыскать в нем хоть что-то, что показало бы, за что Ида дала ему прозвище — Огонек. Может, когда-то в молодости что-то и имелось, но сейчас это был пожилой мужчина с глубокими залысинами в поредевших белоснежных волосах. Иллис не знал, какого цвета они были прежде, но сейчас голову господина Лирана полностью покрывала седина.

А еще он носил очки, и за прозрачными стеклами скрывались глаза блекло-голубого цвета. Аккуратно подстриженная бородка прятала овал лица, и линию губ было сложно проследить из-за той же бородки и усов. В отличие от жены, что-то конкретное о внешности бывшего жениха Иды особо сказать было нечего. Обычный. Опрятный, ухоженный, благообразный — вот и всё.

Отчего-то Иллиса порадовала некоторая тучность Андела. Была эта радость какой-то недоброй, ядовитой. Наверное, юноше стало бы за нее даже стыдно, если бы речь шла о каком-то другом мужчине, а не о том, кого когда-то, а может и сейчас любила Ида. Впрочем, будь это другой мужчина, и ревнивого злорадства бы не появилось. А так молодой человек ощутил превосходство. Он молод, строен, недурен собой, и все волосы оставались на своих местах.

Впрочем, уже через мгновение Иллис ощутил растерянность от охвативших его чувств, но эта заминка была естественна. Все-таки он был впервые в доме людей, которых не знал прежде, так что смутиться, несмотря на напускную браваду при знакомстве было допустимо и даже правильно. Пожалуй, после этого отношение хозяев дома к незваному гостю даже немного потеплело. Нагловатый молодчик попросту волнуется, молодость — что тут скажешь.

И вот теперь они сидели за столом. Кроме старших Лиранов трапезу с гостем разделили также двое из четырех детей супружеской четы и внучка — дочь их дочери. Последняя как раз заехала проведать родителей и показать им свое дитя. Малышка была очаровательна. Было ей не более пяти лет, а ее матери лет тридцать. Женщина оказалась