Не могу устоять и читаю подпись. «Работа Лоры Коэн». Моей Лоры. Глаза наполняются слезами. Все эти годы стараний, эти попытки и поражения. Из всех людей в мире, которые пытались сделать что-то в художественной сфере, и из всех людей, которые никогда ничего не достигнут, которые даже не заканчивают работы, Лора одна из немногих, кто добилась своего.

Я рассматриваю картину одну за другой. Они посвящены современному обществу и полны иронии. Женщина за столом, в календаре зачеркнуты все дни с понедельника по пятницу, а над ней подвешены огромные песочные часы. Мужчина сидит на кухне, над дверью написано слово «Дом», они кидает монетки в банку с надписью «Вклад». Это сатира на современную жизнь. Ее прорыв.

От этой выставки я ожидала другого, но ведь так всегда и бывает. Думала, она будет продавать свои феминистские работы. Например, ту, где женщина идет по улице, а на нее смотрят сорок пар глаз – мужчины, вмиг бросившие все свои дела. Я всегда думала, что она будет продавать их. Но успех ей принесла другая тема.

Я брожу по залу около часа, внимательно разглядывая все вокруг в поисках скрытых знаков. Вдруг она изобразила свою баржу? Или у кого-то из героинь моя форма губ, или мои жесты, или непослушные волосы. Но ничего такого нет. Никаких намеков на меня на выставке человека, который был моим самым близким другом.

Конечно, нет, я оставила ее, я оставила их всех.

Я уже собираюсь уходить, когда замечаю еще одну отдельно висящую картину. На табличке указано, что именно эта картина привлекла внимание арт-дилера.

Женщина, лежит на животе на кровати, в руках у нее телефон с открытым окном «Ватсапа». Лора совершенно точно передала глянец «айфона». Можно было подумать, что это настоящий телефон, который положили поверх портрета. Картина разделена на две половины, и во второй ее части еще одна кровать и еще одна женщина с «айфоном». Но ее фигура прозрачная, исчезающая. Мне хочется коснуться картины, но я не осмеливаюсь. Сквозь прозрачное тело видно розовое постельное белье.

Замираю на несколько минут, рассматривая картину.

И наконец понимаю: это призрак. Мой призрак преследовал ее.

И тогда она решила выразить это в картине.

На табличке под картиной есть фото Лоры, и я наклоняюсь, чтобы рассмотреть его. Ее короткие волосы убраны под зеленый, украшенный камнями шарф, завязанный в узел на макушке. Она морщит нос и широко улыбается, глядя в камеру. В руках она держит стакан. Ее руки почти полностью покрыты татуировками. Она выглядит как модный художник, но это все еще моя Лора.

Рядом с табличкой стоит подборка фотографий с открытия выставки и вырезки из нескольких газет. Вот Джонти – он ничуть не изменился – по-прежнему, с брекетами и в мягкой фетровой шляпе; глядя на его ухмылку, и не сказать, что ему больше двадцати. Там же сестра Джонти – не могу вспомнить, как ее зовут. Лора рассказывала, что она чванливая и жуткий консерватор. Кажется, Эмма…

Среди толпы я обнаруживаю лицо, увидеть которое не ожидала: Рубен. На снимке он стоит рядом с Лорой. Сперва я чувствую удовлетворение: я так много значила для него, что он поддерживал связь с моими друзьями после того, как я его бросила. Но потом закрадывается подозрение, что, может, они просто встречались, пытаясь понять, что со мной случилось, если, конечно, Эд не рассказал им. Может, они встречались в пабе и обсуждали гипотезы.

Я судорожно сглатываю, в горле будто застрял теннисный мяч.

Снова смотрю на прозрачную женщину. Она как будто здесь и в то же время отсутствует. Я смотрю на ее прозрачное тело, ее почти отсутствующую одежду. Ее тело не оставляет следа на постели, она не отбрасывает тень. Такие важные детали. Это не я, но все же она символизирует меня – прозрачную от чувству вины.

Думаю, это цена, которую мне приходится платить. Рубен, Лора, Уилф. Катастрофа. Я потеряла многое. Это мое искупление, наивно думаю я. Это был мой тюремный приговор. Я думаю об Аише и об Имране, умершем в той луже в одиночестве, без друзей.

«Забери их у меня. Пусть это будет моей расплатой», – говорю я вселенной.

Это честная цена.

Это просто цена.

И этого недостаточно.

* * *

Вечером я сажусь в метро до Сити. Я не готова увидеть мужчину, встретиться с которым хочу больше всего. Пока нет. Он мог рассмешить меня, просто недоуменно тряхнув головой, когда я возвращалась домой с полным набором инструментов для изготовления плетеной мебели.

Но прямо сейчас я хочу связаться с Уилфом. Увидеть его. Увидеть, кем он стал.

Я приезжаю в Сити и иду к нему в офис. Сегодня вечер пятницы, но скорее всего он все еще на работе. Он как-то упоминал, что работает на девятом этаже, и я запомнила. Смотрю вверх. Я ужасно устала – давно я столько не ходила. К тому же рука так и ноет. На улице тепло, начинает смеркаться, и зажигаются уличные фонари. Небо выцветает до такого бледно-синего цвета, что становится почти белым. Здание темнеет на фоне пустынного неба, за исключением одного окна, на девятом этаже – второе слева или четвертое справа. Маяк на фоне весеннего неба. Я смотрю и смотрю, надеясь хоть мельком увидеть брата, гадая, что бы мы сделали вместе, если бы он выглянул вниз и увидел меня.

«Мы, кажется, потеряли друг друга, я и Уилф», – сказала я Рубену, сидя на лестнице в день нашей первой встречи.

«Почему?» – спросил Рубен.

«Нет какой-то конкретной причины».

Думаю, Рубен тогда все правильно понял. Между нами не случилось ничего серьезного, и от этого было еще хуже. Повзрослев, мы стали слишком разными, и детская дружба больше не могла удержать нас вместе.

Как бы все сложилось, не будь мы такими разными? Нашли бы мы подход друг к другу, если бы я лучше училась? Может, я бы работала в его офисе: вертелась на стуле, заказывала бы доставку еды и помогала в меру сил. Или мы бы ходили на долгие прогулки до реки: пробирались бы между небоскребами, ориентируясь по освещенным парковкам, и так до доков, где чувствуешь себя, как в море: пахнет рыбой, и слышен плеск волн. Мы снова могли бы говорить часами, как и раньше. Что, если бы вход в Нарнию оказался внутри нашего огромного шкафа? Что, если бы мы могли летать и люди просто не нашли еще волшебную комбинацию движений для этого? Мы бы жаловались друг другу на родителей и на их высказывания. Как-то за рождественским обедом папа сказал, что ждет от меня одиннадцать отличных оценок, и Уилф захохотал. «У меня одна пятерка, и мне достаточно», – заявил он мне. Я бы спросила у него, давило ли на него их разочарование и пренебрежение? Или же все эти чувства были только моими.

Мы даже могли бы найти общее хобби. Чем могли бы заниматься брат и сестра?.. Что еще могут делать свободные взрослые люди, которые могут позволить себе много? Можно пойти за сахарной ватой на набережную или покататься на колесе обозрения. Да вообще что угодно.

На мое восемнадцатилетие именно Уилф обеспечил мне отличное настроение. И дело было вовсе не в выпивке или организованной вечеринке. Сразу после полуночи, как только наступил день моего рождения, он отвел меня в сад, и мы вместе отпустили в небо розовый шарик. И это мое самое яркое воспоминание. Что изменилось в отношениях между нами? Этого я никогда не узнаю. Но поскольку я перестала избегать проблем и начала смотреть жизни в лицо, я достаю телефон и звоню ему. После четырех гудков меня переключают на голосовую почту. Это не просто разрыв связи, он сам нажал на красную кнопку. Конечно, прошло больше двух лет с нашего последнего разговора, но мой номер должен был у него сохраниться.