Насмотревшись на жизнь крестьян, уже упоминавшийся Фелькерзам рассказывал, что его буквально затрясло от осознания того, что здание лифляндской крестьянской реформы не застраховано от обрушения и различных посягательств, творимых от имени закона. Конечно, далеко не все представители его сословия воспринимали подобным же образом, что и он, создавшееся положение, которое иначе чем позорным назвать было нельзя. Они по-прежнему находились в плену архаичного понимания своего суверенитета, полагая, что дворянин все же должен иметь право «прижимать» крестьян, хотя такое и считалось уже постыдным. В силу этого никто крестьянский вопрос как национальную проблему не воспринимал.

Церковь в Прибалтике после почти неограниченного господства рационализма начала претерпевать изменения. Тогда два известных представителя новых подходов в духовной жизни стали пользоваться все возрастающим влиянием, выходившим далеко за пределы их общин. Одним из них являлся пастор Август Фердинанд Гун (1807–1871) из церкви Святого Олая в Ревале, который с 1836 года подпал под влияние движения пробуждения и в чьем лице после многолетней борьбы пиетистское направление получило определенную силу. По образному выражению профессора богословского факультета Дорпатского университета Трауготта Хана, он был самым выдающимся и мощным проповедником протестантской церкви России со времен Реформации.

Другим был одухотворенный ученик известного немецкого философа, теолога и проповедника Фридриха Шляйермахера (1768–1834) обер-пастор Христиан Август Беркхольц, проповедовавший с 1840 года в рижском соборе Святого Иакова и дававший позднее ценные советы протестантской церкви России. В результате во всех прибалтийских провинциях в последующие десятилетия стало побеждать новое осмысление лютеранства.

С этим все более и более оказалось связанным враждебное отношение к гернгутерам, и образование ими общин воспринималось как проявление субъективистского произвола, вызывая прямое противодействие церкви.

В то же время провинциальных обывателей не обошел стороной интерес к духовной и культурной жизни. В те десятилетия возникло большинство ученых обществ – вслед за Курляндским обществом литературы и искусства, образованным в 1815 году в Митаве, появилось в 1824 году Латышское литературное общество, а в 1838 году – Ученое эстонское общество, о которых еще будет сказано. Кроме того, в 1834 году было создано Рижское общество истории и древностей остзейских губерний и в 1842 году Эстляндское литературное общество в Ревале, а старейшим клубом натуралистов, основанным в 1844 году, был рижский. Вся эта немецкая духовная жизнь, проявившаяся в создании музеев, докладах и многочисленных публикациях, одновременно привела и к появлению точек соприкосновения граждан из разных сословий.

Во второй половине столетия исторические общества стали образовываться и во многих небольших прибалтийских городах. И в целом малые города Прибалтики, такие как Венден, Верро, Феллин и Гольдинген, в XIX веке благодаря наличию в них гимназий, игравших заметную роль в воспитательном процессе, неожиданно превратились в важные центры культурной жизни, наложившие неповторимый отпечаток на весь край. А поскольку, по образному выражению германского писателя и публициста Юлиуса фон Эккардта (1836–1908), аристократический дух в них доминировал над мещанским, то в этих городках сформировался особый жизненный уклад, который зачастую оказывал влияние на всю Прибалтику.

В 1836 году в Риге состоялся первый большой многодневный музыкальный фестиваль, на котором были исполнены многие симфонии Бетховена, а с 1837 по 1839 год в рижском театре, где директором был Карл фон Холтай, дирижером оркестра работал Рихард Вагнер. По большому почтовому тракту, проходившему из города Таураге в Санкт-Петербург, проезжало и останавливалось в этом далеком от мировых событий провинциальном крае немало выдающихся художников и знаменитых музыкантов, среди которых был и Франц Лист, а также Роберт и Клара Шуман. В свою очередь, увлеченные искусством жители Прибалтики отвечали им благодарностью и безграничным гостеприимством.

В то время Прибалтика переживала годы тихой и благополучной жизни, на описание которых охваченный воспоминаниями Юлиус фон Эккардт накинул вуаль романтизма. Но именно тогда над ней почти незаметно нависла первая тень русского национализма. В 1835–1838 годах министр просвещения граф С.С. Уваров в трех секретных меморандумах разработал образовательную программу для прибалтийских провинций, предусматривавшую поступательную русификацию школ и университета.

В соответствии с этой программой 21 декабря 1835 года попечителем Дорпатского учебного округа был назначен генерал Крафтштрем, а 20 января 1837 года окружная система образования оказалась выведенной из-под опеки университета и подчиненной попечителю напрямую. В мае 1837 года последовало первое назначение русского директора в немецкую школу. При этом обращает на себя внимание то, что оно состоялось в не защищенной соответствующими договорами Курляндии.

В октябре 1838 года Уваров докладывал императору: «Час переворота в культурной и духовной жизни остзейских провинций настал, но немцев мгновенно не возьмешь. Против них необходимо, так сказать, вести осаду».

Когда кто-то о планах Уварова проговорился, то лифляндское дворянство в порядке подачи жалобы в поисках защиты обратилось к императору, который для проверки положения дел отправил в Прибалтику князя Волконского. В 1839 году князю была передана докладная записка, составленная уроженцем Риги профессором практической тео логии Дорпатского университета доктором Карлом Христианом Ульманом (1793–1871), с протестом против планов русификации. В этой записке с большой теплотой и открытостью содержался написанный в духе немецкого романтизма призыв придерживаться «принципа общенародного развития»: «Русскими мы стать всегда успеем, но, будучи наполовину немцами, а наполовину русскими, мы опустимся до жалкого состояния, которого необходимо избежать. Нельзя допустить предательства самого святого и дорогого, что дал нам Бог».

В 1842 году Ульман, который к тому времени успел трижды побывать ректором университета, по первому представившемуся поводу правительством был репрессирован. При этом инциденты, приведшие к этому, являлись характерными не только для политической бесхитростности лифляндской, эстляндской и курляндской молодежи, но и для жестких методов работы николаевской бюрократии.

Дело заключалось в том, что 1 ноября 1842 года студенты с восторженной самоотдачей исполнили серенаду под окнами Ульмана, сердце которого со времени его учебы в Йенском университете билось во имя идеалов студенческих корпораций. Причем серенаду они спели на стихи Эрнста Морица Арндта «Что есть отечество для немца?», того самого произведения, которое исполнялось в честь Уварова во время его посещения Дорпата в 1833 году. И тогда оно не вызвало никаких кривотолков. Между прочим, песня на это стихотворение прозвучала из уст коленопреклоненных членов певческого кружка и во время визита императора Александра II в Ригу в 1862 году. А вот профессору, который поблагодарил студентов за их приверженность к немецким идеалам и верность германскому духу, впоследствии предъявили претензию в том, что он как «начальник» принял от студентов в качестве подарка серебряный кубок. Уварова уволили, и он был вынужден немедленно покинуть Дорпат. В знак солидарности вслед за ним один за другим из города уехали еще четыре профессора.