Незаслуженно репрессированного профессора позже Александр II реабилитировал, но само так называемое «дело Ульмана» положило начало новому отрезку в истории остзейских провинций и их правящей прослойки. Причем отголоски от этих процессов еще долго отражались на сознании прибалтийцев. Тем не менее осуществление планов Уварова по реформированию системы образования в Прибалтике до поры до времени было отложено. Это касалось и его задумки по ликвидации богословского факультета Дорпатского университета и возложению его функций на церковную семинарию в другом месте. Однако опасность, нависшая над устоявшимся укладом жизни, никуда не исчезла – в последующие годы она проявилась вновь, но уже в другой форме.

В остзейских провинциях мало кто обратил внимание на то, что согласно долго разрабатывавшемуся и принятому в 1832 году «Закону о Евангелическо-Лютеранской церкви в России» прибалтийские земельные церкви включались в состав единой российской евангелическо-лютеранской церкви, что значительно ухудшало правовое положение церкви в Прибалтике. Ведь русское имперское законодательство все церковные общины, за исключением канонического православия, лишь терпело. Теперь же по церковному закону 1832 года и принятым в его развитие соответствующим предписаниям все преимущественные права главенствующей в империи православной церкви стали распространяться и на прибалтийские провинции. За обращение же православного в протестантскую веру и любые действия протестантских проповедников в отношении прихожан православной церкви полагалось серьезное наказание. В то же время чинить препятствия переходу в лоно православной церкви запрещалось. При этом в смешанных в конфессиональном отношении браках детей полагалось крестить и воспитывать в православии.

Все эти предписания стали наиболее актуальными тогда, когда православная церковь из основанной в 1836 году в Риге резиденции епископа приступила к массовому обращению в православие леттов и эстов. Первая возможность для «записи» крестьян к православному епископу предоставилась в связи с обрушившимся в 1841 году на Лифляндию голодом, когда пошли слухи о том, что крестьяне по примеру обратившихся в православие курляндских евреев могут получить в собственность на юге России наделы так называемой «жирной земли».

Из-за крестьянских волнений в Лифляндию были направлены два царских флигель-адъютанта[257] и руководитель тайной полиции, на основании докладов которых православного епископа Иринарха отозвали из Риги. В 1845-1848 годах волнения усилились, поскольку это происходило при негласном поощрении или, по крайней мере, терпимости русских властей. Ведь в Санкт-Петербурге к тому времени позиции сторонников осуществления русификации заметно укрепились. Сигналом же для изменения курса послужило назначение в 1845 году генерал-губернатором остзейских провинций генерала Е.А. Головина. Судя по прощальной докладной записке Головина, составленной в 1848 году, его сокровенным желанием являлось сращивание леттов и эстов с русскими. Однако полученные инструкции обязывали генерал-губернатора с одной стороны благоприятствовать движению по переходу прибалтийских крестьян в православие, а с другой – уважать особые права остзейских провинций.

Император желал перехода прибалтийцев в православие, но в качестве приманки предпочитал использовать мирские средства. И надо признать, что предпринимаемые православными священниками меры в благоприятных для этого условиях экономического кризиса и при подпитывавшемся из многих источников массовом психозе увенчались серьезным успехом – с 1845 по 1847 год в лоно православной церкви перешло как минимум 74 000 латышских и эстонских крестьян. Причем многие из них не понимали, к каким последствиям приведет их поступок – не считая бесповоротности такого решения для детей и внуков, каждый перешедший в православие, естественно, подпадал под русское влияние.

Массовое обращение в православие, которое в основном охватило Лифляндию, прекратилось в конце 1840-х годов. Этому способствовало то, что связанные с переходом в другую веру надежды крестьян на улучшение своего экономического положения не оправдались. Под влиянием наследника престола – будущего императора Александра II – в 1848 году Головина сменил дружески расположенный к немцам князь А.А. Суворов[258], а православный епископ Филарет был отозван. Программу же русификации Прибалтики отложили, что объяснялось главным образом все возраставшим страхом перед революцией, перед лицом которой монархия считала необходимым избегать любых народных волнений и укреплять консервативные силы. И лучше других этим требованиям благодаря своей порядочности и умению наблюдать отвечал князь Суворов – в Прибалтике этот вельможа способствовал развитию инициатив во многих областях.

Переход в другую веру со всей отчетливостью обозначил необходимость проведения аграрной реформы, и правовое положение крестьянства прочно встало на повестку дня провинциальных ландтагов. Однако наряду с этим проявилась и настоятельная потребность в решении конфессионального вопроса, что было вызвано массовым недовольством по поводу запрета обратного перехода в протестантство обращенных в православие прибалтийцев. Чтобы воспрепятствовать этому, правительство стало при помощи полиции насильственно записывать детей из смешанных конфессиональных браков в православную веру и преследовать попытки обратного перехода в лютеранство в судебном порядке.

Поэтому представители края в Санкт-Петербурге были вынуждены начать борьбу за предоставление жителям Прибалтики прав на осуществление свободы совести. Не считая того, что эта борьба являлась важной сама по себе, она имела и существенное политическое значение – дворянству требовалось оправдать свое предназначение выступать в качестве опекуна крестьянства, восстановить положение защитника интересов края и вернуть политическое влияние на тысячи несчастных леттов и эстов.

Одновременно оно хотело прекратить распространение в Прибалтике пророссийских настроений и вывести край из-под русской зависимости, угрожавших самому его существованию. Такое положение вещей хорошо распознал генерал-губернатор Головин, справедливо отметивший в своем заключительном отчете, что недовольные тем, как сохраняется национальная идентичность остзейского дворянства в их собственном сословии, прибалтийские дворяне стремятся к сохранению германских особенностей во всей русской Прибалтике.

Поскольку подчеркивание необходимости соблюдения положений о свободе совести, записанных в предоставленных в свое время привилегиях остзейским провинциям, ни к чему не привели, то председатель лифляндского законодательного собрания князь Ливен стал выставлять как доводы в этом вопросе имевшиеся реальные проявления недовольства отчаявшихся вернуться в лоно протестантской церкви обращенных в православие прибалтийцев. Дело приобретало все большую огласку, и замолчать сложившееся положение в остзейских провинциях властям не удалось.