Обвинениям и подозрениям, содержавшимся в московских газетах, во всех трех прибалтийских провинциях независимо от прежней политической ориентации единым фронтом противостояла недавно появившаяся остзейская немецкая пресса. В том числе старейшая прибалтийская ежедневная «Рижская газета», ставшая в 1861 году политическим органом, и основанная в 1860 году первая ежедневная газета Эстляндии «Ревальская газета», обе либерального толка, а также консервативный «Дорпатский ежедневник» Карла Ширрена и созданный в 1859 году по образцу прусского альманаха «Балтийский ежемесячник».

Цензура становилась все строже, особенно после того, как вышедший 6 апреля 1865 года указ освободил столичную прессу от превентивной цензуры, оставив надзор за провинциальной прессой без изменений. Поэтому из-за усиления давления на прибалтийские газеты центр тяжести борьбы пришлось перенести за границу – в 1867 году ведущий политический редактор «Рижской газеты» Юлиус фон Эккард эмигрировал в Германию и развил там деятельность по привлечению внимания общественности к происходящему на его родине. Несколько раньше так же поступил и вице-президент лифляндского верховного суда и пользовавшийся в России скандальной репутацией лифляндский политик Вольдемар фон Бок. С 1867 по 1870 год он выпустил в Германии серию трудов под общим обстоятельным названием «Лифляндский вклад в распространение основательных сведений о протестантской губернской церкви и германской государственности в остзейских провинциях России, о правах и борьбе за свободу совести», в котором опубликовал целый ряд документов. Однако поскольку фон Бок в своем стремлении защитить политические и юридические права прибалтийцев допустил злобные нападки на русский народ и православную церковь, то в 1868 году прибалтийские дворяне были вынуждены публично от него отмежеваться.

Особой остроты борьба достигла после появления русского обвинительного труда, еще больше распалившего страсти вокруг остзейских провинций. Дело заключалось в том, что в начале 1868 года известный российский общественный деятель, историк и публицист, видный и страстный панславист Ю.Ф. Самарин опубликовал в Праге два объемистых труда: «Русско-прибалтийские земли в настоящий момент» и «Записки православного латыша Индрика Страумита». Надо признать, что это обличение, основанное главным образом на опубликованном в «Лифляндских очерках» материале, было составлено умело и написано блестящим языком. Однако оно изобиловало преувеличениями, излишними обобщениями и отличалось предвзятостью, подозрительностью и неприязнью.

Самарин считал, что за фасадом сохранившегося средневекового права и при опоре на сословные привилегии в остзейских провинциях возникает «прибалтийская Финляндия», а этого его национально-демократические взгляды не терпели. Он не желал смириться с тем, что внутри границ Российской империи продолжало жить самобытное политическое чувство собственного достоинства, опасаясь, в чем сильно ошибался, что немцы прибалтийских провинций замышляют путем планомерной германизации превратить край в «оплот против России».

«Разве мы обязаны в ожидании лучших времен сохранять старые и непригодные учреждения, единственной заслугой которых, по собственному признанию их почитателей, является удержание наших прибалтийских земель для Германии? – вопрошал он. – Разве нам следует смиренно взирать на эти учреждения? Неужели стоит верить заверениям прибалтийских политиков в том, что международно-правовые договоры и государственное право поставили нас перед необходимостью оберегать завоеванные нашими предками пограничные земли в качестве укрепленного предместья Германии и пополнять там для нее конский состав?»

С учетом настроений, царивших среди нападавших на прибалтийские устои, это было предупреждением. Однако национально-политическая активность, которую Самарин предполагал у своих противников, еще была им чужда. Она стала проявляться лишь у последующего поколения. Причем одной из пробудивших ее причин явилась именно борьба с Самариным и его единомышленниками. Тем не менее в России труды Самарина нашли не только одобрение, но и поддержку, и особенно это касалось его критики в отношении действий русской администрации в прибалтийских провинциях.

Правда, русский министр внутренних дел Валуев, чья мать была сестрой уже упоминавшегося Вильгельма Гамилькара фон Фелькерзама, пытался воспрепятствовать распространению трудов Самарина. Но надолго сделать это ему не удалось. Тем не менее на Самарина наложили дисциплинарное взыскание, выразившееся в том, что московский генерал-губернатор высказал ему недовольство императора относительно его сочинений[263].

Переживая все эти нападки, немцы в Лифляндии почувствовали необходимость дать им отпор и внести ясность в происходящее. Но еще до того, как прибалтийские сословия смогли предпринять соответствующие шаги, в мае 1869 года в Дорпате появился «Лифляндский ответ господину Юрию Самарину» профессора русской истории Карла Ширрена, который как один из цензоров лично позаботился о разрешении выпуска в Прибалтике этой напечатанной в Лейпциге брошюры.

Особенностью этого «Ответа» являлось то, что в нем защищались и противопоставлялись современным принципам старомодные отношения, где предпочтение отдавалось временам Средневековья с его сословным правом, а не сегодняшнему дню господства государственного права. Казалось, что все говорило против остзейских провинций – и дух времени, и доводы разума, и сложившиеся властные отношения, и сам прогресс. И все же в историческом праве провинций заключалось высшее право, и тот, кто боролся за сохранение «капитуляций», защищал в новых политических условиях самобытное общинное право, само существование общины и своего края, выступая против нивелирующей и не считающейся с местными особенностями силы говорящего на другом языке современного великого государства.

В Лифляндии воспринимали это противоборство одновременно и как возобновление или продолжение борьбы с Востоком. И для оживления подобной исторической традиции немалый вклад внес преподаватель Дорпатского университета Ширрен. Его брошюра отражала мнение разных духовных сил – в чувстве собственного достоинства древних корпоративных законов отражалось правосознание, а во всем массовом и идеологическом – враждебные и абсолютно деформированные принципы необузданного «инстинкта» господствующей, фанатично настроенной «расы». В моральном же облике западнопротестантской культуры ощущался налет врожденного идеализма XVIII столетия. В то же время просматривалось и прозорливо отмеченное появление национального фанатизма – этого дремучего национализма, ожившего с новой силой в попытках защититься от нападок. По острой полемике, проникнутой духовностью и насмешками одновременно, отточенным фразам при приведении аргументов, строгости политической исповеди читатель и сегодня ощущает горячее дыхание политических страстей, придававших защите исторического прибалтийского права национальный пафос.