— Природа младших богов Стирикума такова, что хранятони детей своих даже от их собственной глупости, — вновь заговорил анари. —Оттого-то стирики и принуждены обращаться к богам своим с молитвой изаклинанием всякий раз, когда хотят они преступить начертанный человеку предел.Не так ли, Сефрения из Илары?

Она промолчала.

— В этом суть стирикской магии, Кедон, — ответилза нее Вэнион.

Сефрения обожгла его ненавидящим взглядом, и Спархокмысленно застонал. Неужели нельзя было помолчать?!

Анари кивнул.

— Эдемус, как я уже говорил, ушел прежде нас, дабыприготовить нам путь, и не может более хранить и направлять нас. Оттого ондаровал иным из нас силу творить то, что надобно свершать без его помощи.

— Неограниченная магия?! — воскликнулаСефрения. — В ваших руках неограниченная сила богов?

— Да, иные из нас обладают ею.

— Это чудовищно! Человеческий разум не в силах постичьсуть такой силы. Не в нашей власти предугадать, что будет, если мы используемэту силу ради исполнения наших детских капризов.

— Твоя Богиня славно обучила тебя, Сефрения изИлары, — проговорила Ксанетия. — И мыслишь ты именно так, как онажелает, чтобы ты мыслила.

— Твоя Богиня, дорогая сестра, желает, чтобы была ты иоставалась как дитя. Тогда только будет она уверена в любви твоей. Однакоистинно скажу тебе: Эдемус любит нас так же сильно, как любит тебя твояАфраэль. Его любовь, однако, принудила нас вырасти. Он предал силу свою в нашируки, и должны мы сами принимать все последствия деяний наших, когда пускаемэту силу в ход. Воистину, эта любовь совсем иного рода, однако и она остаетсялюбовью. Эдемус более не направляет нас, а посему мы вольны творить чтопожелаем. — Анари мягко улыбнулся. — Простите меня, друзья мои, но утакого глубокого старца одно лишь затаенное стремление. — Он вытянул рукуи с грустью посмотрел на нее. — Как быстро меняемся мы с течением лет, икак тягостны эти перемены…

Изменение происходило постепенно, но то, что творилось у нихна глазах, было настолько поразительно, что казалось чудом. Иссохшая плотьпонемногу становилась полнокровной, узловатые суставы сгладились, и морщины накоже словно растаяли. Изменялась, однако, не только рука Кедона. Морщины на еголице исчезли бесследно, впалые щеки округлились, а редкие седые волосыпогустели, закурчавились. Под потрясенными взглядами эленийцев дэльф безовсякого видимого усилия избавлялся от разрушительных примет времени. Он ужепревратился в юношу с чистой упругой кожей и ясным, не тронутым годами лицом.Затем он стал уменьшаться в росте, его руки и ноги под одеждой стремительносокращались. Юношеский пушок исчез с его щек и подбородка, голова, казалось,стала больше в сравнении с уменьшающимся телом…

— Этого, пожалуй, довольно! — объявил он тонкимдетским голоском и улыбнулся — странно было видеть старческую улыбку на этоммальчишеском лице. — Стоит хоть немного ошибиться в расчетах, и япревращусь в ничто. Признаться, я уже подумывал об этом, но дела мои иобязанности еще не завершены. Ксанетия должна исполнять свой долг, и не вправея отягощать ее еще и моим.

Спархок с трудом сглотнул.

— Думаю, ты все очень хорошо объяснил, Кедон, —сдавленно проговорил он. — Мы верим, что вы способны сделать то, чтонедоступно нам. — Спархок оглядел своих друзей. — Я уже предвижуспоры и доводы, — продолжал он, стараясь не встречаться взглядом сСефренией, — и, что бы мы ни решили, мы, видимо, все равно усомнимся всвоей правоте.

— Можно помолиться, — предложил Бевьер.

— Или бросить кости и загадать, что выпадет, —вставил Улаф.

— Только не твои кости, — возразил Келтэн.

— Мы можем даже прибегнуть к логике, — заключилВэнион, — но Спархок прав. Как бы ни старались мы принять решение, мывполне можем просидеть здесь всю зиму и так и не прийти к согласию. — Онтакже старательно избегал взгляда Сефрении.

— Ну что ж, — сказал Спархок, сунув руку вовнутренний карман рубахи, — раз уж здесь нет Афраэли, чтобы поцелуямипринудить нас к согласию, — пусть решит Беллиом.

— Спархок! — вскрикнула Сефрения.

— Анакха, нет! — почти одновременно воскликнулаКсанетия.

— Беллиом не питает теплых чувств ни к кому изнас, — продолжал он, — так что мы можем положиться на егобеспристрастность. Нам нужен совет, и ни Афраэль, ни Эдемус не в силах нам егопредоставить — да я и сомневаюсь, что поверил бы любому из них, учитывая всеобстоятельства. Нам нужно беспристрастное мнение, так почему бы нам невыяснить, что обо всем этом думает Беллиом?

— Голубая Роза, — обратился Спархок на языкетроллей к камню, сиявшему в его руках. — Я — Анакха. Ты знаешь меня?

Сияние Беллиома слабо запульсировало, и Спархок ощутилнежелание камня признавать его власть. Тут его осенило.

— Нам нужно поговорить, — сказал он на сей разпо-эленийски, — и я не хочу, чтобы Кхвай и прочие слышали наш разговор.Понимаешь ли ты меня, когда я говорю на этом языке?

На сей раз в мерцании камня ощущалось легкое любопытство.

— Отлично. Можешь ли ты каким-то образом говорить сомной? Нам с тобой нужно принять решение. Оно слишком важно для меня, чтобыпопросту заставлять тебя исполнять мое желание, потому что я могу и ошибаться.Я знаю, что ты не питаешь ко мне теплых чувств — как и к любому обитателю этогомира, — но мне думается, что на сей раз наши интересы совпадают.

— Отпусти меня.

Слова были сказаны томительным шепотом, однако голоспоказался Спархоку странно знакомым.

Он стремительно обернулся к Келтэну. Лицо друга застыло,одеревенело, с губ неловко слетали слова:

— Отчего ты сотворил это со мною, Анакха? Отчего тыпоработил меня?

Архаический эленийский никак не мог исходить от самогоКелтэна, но почему Беллиом предпочел говорить именно его устами?