Спархок тщательно перестроил свои мысли, облекая их в тотцеремонный и архаичный язык, на котором обратился к нему Беллиом, — и втот миг, когда он сделал это, к нему пришло понимание. Каким-то образом этознание было вложено в его разум и дремало там, пока не было разбуженоархаической речью. Странным образом это понимание было связано с языком, и,когда его сознание переместилось от современного эленийского, с егонебрежностями и неточностями, к величественным и соразмерным периодамархаического наречия, часть его сознания, раньше закрытая, открылась подвоздействием этого необычного ключа.

— Не я поработил тебя, о Голубая Роза. Твое жесобственное невнимание привело тебя в опасную близость от красного железа, коеи заключило тебя в нынешнем твоем состоянии; и не я, но Гвериг извлек тебя изтверди земной и придал тебе облик цветка жестокими своими алмазными орудиями.

Из губ Келтэна вырвался сдавленный стон пережитой боли.

— Я Анакха, о Голубая Роза, — продолжалСпархок, — твое творение. Ты, и не кто иной, вызвал меня к бытию, дабыстал я орудием твоего освобождения, и я не предам веры твоей в меня. Отчастисотворен я из мысли твоей, а посему я твой раб и слуга. Это ты поработил меня,Голубая Роза. Или не лишил ты меня судьбы, отделив меня от богов и людей сегомира? Однако, хотя я и твой слуга, и раб, все же я принадлежу сему миру и недопущу, чтобы был он разрушен и чтобы люди, в нем живущие, приняли смерть отзлой воли врагов моих. Разве я не освободил тебя из рабства у Гверига? Развеэто хотя бы в малой мере не есть доказательство моей верности делу, чтовозложил ты на меня? И разве мы, соединенные общей целью, не уничтожили Азеша,желавшего заключить нас обоих в еще более тяжкие цепи, нежели те, что нынесковывают нас друг с другом? Ибо не ошибись, о Голубая Роза, — в той жемере, что ты мой раб, и л порабощен тобою, и вновь та цепь, что сковала нас,есть общее наше дело, и ни один из нас не станет свободен, покуда дело сие небудет исполнено. Когда же случится сие и ты, и я вольны будем следовать каждыйсвоему пути, — я останусь, ты же уйдешь, к радости своей, дабы продолжитьпрерванное и бесконечное странствие твое к наидалекой звезде.

— Истинно уразумел ты сие, Анакха, — ворчливозаметил Беллиом, — однако же никогда разумение твое не проявляло себя втвоих мыслях, когда мог я проникнуть в них. Тяжкое овладевало мной отчаяние,ибо мнилось мне, что труд мой оказался напрасен.

Сефрения ошеломленно взирала то на Спархока, то на впавшегов оцепенение Келтэна, и на ее бледном, безупречно красивом лице читалосьчувство, весьма походившее на огорчение. Ксанетия тоже не сводила с них глаз, иее лицо выражало примерно то же. Спархок при виде этого ощутил мимолетноеудовлетворение. Эти двое были настолько похожи в своем, быть может неосознанномвысокомерном, чувстве собственного превосходства. Осведомленность Спархока,которая так долго была сокрыта даже от него самого и так неожиданно проявилась,изрядно поколебала это их самодовольство. Впервые в жизни он осознал в полноймере, что он — Анакха, и, что более важно, постиг значение слова «Анакха» так,как недоступно было ни Сефрении, ни Ксанетии. Он обошел их обеих, вступив вобщение с Беллиомом, и когда он соединил свои мысли с мыслями Беллиома, то донекой степени разделил и знание, принадлежавшее самому Беллиому, — а имничего подобного никогда не удалось бы достичь.

— Труд твой был не напрасен, о Голубая Роза, —сказал он камню. — Ошибался же ты в том, что облекал мысль свою в этотстрой речи. Мое понимание было также облечено в эту речь и оттого неоткрывалось мне, покуда я не ответил на слова твои. Теперь же примемся за нашедело. Враги мои также и твои враги, ибо тебя они могут сковать так же верно,как сковали бы меня. Ни один из нас не сможет быть покоен и волен, покуда онине сгинут. Согласен ли ты со мной?

— Рассуждения твои разумны, Анакха.

— Стало быть, цель наша едина?

— Стало быть так.

— Это уже кое-что, — пробормотал Спархок.

На лице Келтэна выразилось холодное неодобрение.

— Прости, — извинился Спархок, — привычка.Здравый смысл гласит, что, поскольку враги наши и цели наши едины и посколькумысли наши скованы цепью, кою ты же и сотворил, надлежит нам в сем случаеобъединить свои усилия. Одержав победу, оба мы обретем и свободу. Врагов нашихи единой цели более не будет, и цепь, что сковала нас, прекратит своесуществование. Клянусь тебе искренне, что по завершении сего дела дам я тебесвободу, дабы мог ты продолжить свой труд. Жизнь моя воистину в твоих руках, и,буде я солгу, ты в силах уничтожить меня.

— Не вижу я лжи в мыслях твоих, Анакха, и укреплю яруку твою, и сердце твое сделаю тверже камня, буде те, кто любим тобою,пожелают отвернуть тебя от твоего замысла и твоей клятвы. Отныне мы союзники.

— Стало быть, решено! — с восторгом воскликнулСпархок.

— Решено! — Речь Беллиома, исходившая из устКелтэна, была сухой и бесстрастной, но на сей раз и в его голосе прозвучалвосторг.

— Теперь же поговорим о том решении, что предстоит намопределить совместно.

— Спархок… — неуверенно начала Сефрения.

— Прости, матушка, — сказал он, — но я сейчасговорю не с тобой. Будь добра не вмешиваться.

Спархок не был уверен, обращать ему свой вопрос к СапфирнойРозе или к Келтэну, которым, похоже, совершенно овладел дух камня. Наконец онрешил говорить, глядя в пустоту между ними.

— Дэльфы предложили нам свою помощь в обмен на некуюуслугу, — начал он. — Хотят они, дабы мы запечатали их долину, такчтобы никто не мог войти в нее и никто не мог ее покинуть, и взамен невеликойсей услуги сулят они нам свою помощь. Предлагают ли они сие прямо ичестно? — Спархок услышал, как Ксанетия судорожно втянула ртом воздух.

— Истинно так, — ответил Беллиом. — Я не вижулжи в их предложении.

— Да я и сам так думал, просто хотел убедиться.

— Анакха! — голос Беллиома прозвучалтвердо. — Всякий раз, когда говоришь ты таким образом, разум твойстановится сокрыт от меня. Союз наш нов и непривычен нам обоим, и неразумно ствоей стороны пробуждать во мне сомнения, пользуясь сей быстрой и невнятнойречью.

Спархок, не выдержав, рассмеялся.

— Прости мне промах мой, Голубая Роза, — сказалон. — Стало быть, мы можем доверять дэльфам?