— Мы воины, Ксанетия, — напрямик сказалСпархок, — и привыкли отвечать на враждебность прямым отпором. Мы моглибы, если придется, мечами прорубить себе дорогу от Дэльфиуса до императорскогодворца в Материоне, но, сдается мне, тебя бы огорчило такое зрелище. Можетбыть, ты не сочтешь оскорбительным предложение каким-то образом скрыть свойистинный вид? Сумеем ли мы вообще замаскировать твою дэльфийскую внешность? Незнаю, замечаешь ли ты это, но ты все время светишься. Один раз твоисоплеменники подошли к нам довольно близко и лишь тогда начали светиться. Посилам ли тебе ослабить свое сияние?

— Мы властны над светом, Анакха, — заверил егоКедон, — а Ксанетия, самая одаренная среди нас, властна над ним кудаболее, чем все мы, хотя сие причиняет ей боль, ибо для нас неестестественносдерживать свое свечение.

— Значит, нам придется придумать что-то другое.

— Боль сия не так уж и важна, Анакха, — сказалаКсанетия.

— Для тебя — может быть, но не для меня. Впрочем,начнем с твоих волос и кожи. Черты лица у тебя вполне тамульские. Какполагаешь, Итайн, если мы покрасим ее кожу и волосы, сможет она сойти затамулку?

— В сем нет нужды, Анакха, — сказала Ксанетия. Онасосредоточенно сдвинула брови, и на ее лице понемногу, словно легкий румянец,начал проступать золотистый оттенок, а волосы постепенно из бесцветныхстановились просто светлыми. — Цвет — лишь разновидность света, —объясняла она хладнокровно, а ее кожа между тем бронзовела, и волосы всетемнели и темнели, — и, поскольку я властна над внутренним своим сиянием,властна я и над цветом волос и кожи; более того, изменяя, а не подавляясовершенно свое свечение, могу я уменьшить боль. Весьма счастливый выход дляменя — и для тебя, полагаю я, также, ибо ты чувствителен к чужой боли. Сие довольнопросто. — Теперь ее кожа отливала золотисто-бронзовым цветом, почти такимже, как у Итайна, а волосы были темно-каштановые. — Труднее переменитьформы тела, и уж совсем трудно совершить перемену пола.

— Что?! — Итайн поперхнулся.

— Я совершаю сие нечасто и неохотно, — продолжалаКсанетия. — Эдемус не предназначил мне быть мужем, а посему нахожу япребывание в мужском облике крайне неудобным. Тела мужские столь неуклюжи инеаккуратны. — Она вытянула перед собой руку и внимательно ее осмотрела. —Цвет, сдается мне, верен. И этот тоже, — прибавила она, взглянув на прядьпочерневших волос. — Что думаешь ты теперь, Итайн? Останусь ли янезамеченной в Материоне?

— Вряд ли, о божественная Ксанетия, — улыбнулсяон. — Появление твое на улицах Огнеглавого Материона заставит забитьсясильнее сердца тех, кто узрит тебя, ибо ты прекрасна, и красота твоя сверхвсякой меры ослепляет мой взор.

— Неплохо сказано, — пробормотал Спархок.

— Медовые твои речи услаждают мой слух, Итайн, —улыбнулась Ксанетия. — Мнится мне, ты великий мастер улещать женщин.

— Тебе следует знать, анара, что Итайн —дипломат, — предостерег ее Вэнион, — и его речам не всегда можноверить. На сей раз, однако, он сказал тебе истинную правду. Ты необычайнохороша собой.

Ксанетия грустно взглянула на него.

— В сердце твоем поселилась боль, лорд Вэнион, —заметила она. Он вздохнул.

— Это мои личные трудности, анара.

— Сие не совсем так, мой лорд. Ныне все мы друзья, ибеды одного из нас суть беды всех. Однако то, что причиняет тебе боль, грозиткуда большим, нежели причинить боль всем нам, ибо ссора между тобою и любимойтвоей угрожает всему нашему делу, и покуда не будет залечена рана сия,подвергает она опасности и наши общие устремления.

Они ехали на восток по едва заметной тропинке, котораяказалась проложенной скорее дикими зверями, чем людьми. Сефрения с замкнутымокаменевшим лицом ехала позади всех в сопровождении Бевьера и молодого Берита.

Спархок и Вэнион возглавляли отряд, следуя указаниямКсанетии, которая ехала за ними под бдительным присмотром Келтэна.

— Дай ей время, Вэнион, — говорил Спархок. —Женщины зачастую объявляют нам войну лишь для того, чтобы привлечь нашевнимание. Всякий раз, когда Элане кажется, что я уделяю ей меньше внимания, чемследовало бы, она устраивает мне нечто подобное — просто затем, чтобы яопомнился.

— Боюсь, на сей раз дело зашло куда дальше,Спархок, — со вздохом отвечал Вэнион. — Сефрения — стирик, но никогдапрежде она не вела себя так неразумно. Если б только мы могли узнать, чтокроется за этой бессмысленной ненавистью… но от нее мы вряд ли дождемсяобъяснений. Скорее всего, она ненавидит дэльфов просто потому, что ненавидитдэльфов.

— Афраэль все исправит, — уверенно сказалСпархок. — Как только мы вернемся в Материон, я поговорю с Данаей, и… —Спархок осекся, похолодев, и рывком развернул Фарэна. — Мне нужнопоговорить с Ксанетией.

— Что-то случилось? — спросил Келтэн.

— Ничего особенного, — ответил Спархок. —Поезжай вперед и присоединись ненадолго к Вэниону. Я должен кое-что сказатьКсанетии.

Келтэн одарил его любопытным взглядом, однако подчинился.

— Ты обеспокоен, Анакха, — заметила дэльфийка.

— Да, немного. Ты ведь знаешь мои мысли, верно? Онакивнула.

— Тогда ты знаешь и кто на самом деле моя дочь.

— Да, Анакха.

— Это тайна, анара. Афраэль избрала свое нынешнеевоплощение, не посоветовавшись с моей женой. Нельзя, чтобы Элана узнала правду.Боюсь, это может свести ее с ума.

— Твоя тайна в безопасности, Анакха. Я даю тебе слово,что буду хранить молчание.

— Ксанетия, что на самом деле произошло между стирикамии дэльфами? Я не хочу знать, что об этом думаете ты либо Сефрения. Мне нужнаправда.

— Тебе незачем ведать правду, Анакха. Предназначенотебе исполнить дело сие, не познав правду.

— Я элениец, Ксанетия, — страдальчески пояснилон. — Я должен знать что к чему, чтобы принимать решение.

— Так ты намерен судить нас и возложить вину настириков либо дэльфов?

— Нет. Я намерен выяснить причину такого поведенияСефрении и сделать так, чтобы она изменила свое мнение.

— Неужто она настолько дорога тебе?

— Зачем ты спрашиваешь, если и так уже знаешь ответ?

— Затем, чтобы помочь тебе прояснить твои мысли,Анакха.