я познакомился благодаря этим связям, был Ури Хершер, декан отделения Колледжа Еврейского союза в Лос-Анджелесе. В кампусе Хершер курировал небольшой музей иудаики – Музей Скирболла, который имел давнюю историю и которому дал новую жизнь (и новое название) киномагнат Джек Скирболл, продюсер фильма Альфреда Хичкока «Тень сомнения» и многих других. У Джека была более грандиозная цель: он рассматривал музей как ядро учреждения, способного превратиться в культурный центр с широким охватом. Хершер, раввин реформистского направления иудаизма и ученый, взялся за превращение замыслов, касающихся музея Скирболла, в реальность. У нас – Ури и меня – было много общего. Мы были почти ровесниками, оба родились в краях, которые впоследствии станут Государством Израиль, оба эмигрировали с нашими семьями в Северную Америку. Мы разделяли общие базовые ценности.

Путь к сотрудничеству был трудным. Совет сначала настаивал на приглашении архитектора из Калифорнии, и я охотно предложил кандидатуру моего близкого друга Дэвида Райнхарта. Дэвид объединил усилия еще с одним учеником Луиса Кана, Джеком Макаллистером, который был руководителем знакового проекта Кана – Института биологических исследований имени Дж. Солка. Я остался на вторых ролях в качестве консультанта. На бумаге все выглядело хорошо. Но добрая душа Дэвид и нахальный голливудский магнат Джек Скирболл не поладили. Когда напряженность возросла, Ури обратился ко мне. По очевидным причинам я не хотел вмешиваться, но в конце концов был вынужден взяться за это трудное дело. Я откровенно поговорил с Дэвидом о сложившейся ситуации. Дэвид, человек великодушный и благородный, убеждал меня взяться за проект. Но он был глубоко разочарован и расстроен – так же как и я.

Участок уже был выделен – полоса площадью 6,07 га, примыкающая к бульвару Сепульведа и федеральной трассе 405, немного к северу от места, где будет построен новый Центр Гетти. Но если Центр Гетти находится на вершине горы, то участок Центра Скирболла расположен в малоплодородной низине. На самом деле это была свалка мусора.

Я изучил место, которое дугой охватывает основание горы на месте пересечения гор Санта-Моника и трассы 405. Небольшие ущелья уходят в горы. Было крайне важно учесть все возможные риски и типичные для Калифорнии угрозы: пожары, землетрясения, оползни. Трясина нормативных документов Калифорнии тоже вызывает трепет. Учитывая все это, мы начали размышлять над тем, как кампус – включая музей, конференц-центр, открытый амфитеатр, аудитории, классы, актовые залы, внутренние дворы и сады – мог бы не только зависеть от окружения, но и стать более оживленным и энергичным за счет него.

Учитывая сложность участка, я стал мысленно обобщать существующие примеры, такие как комплекс Виллы Адриана, расположенной в холмах недалеко от Рима, с ее рядами павильонов, аккуратно вписанных в пейзаж. Я побывал на Вилле Адриана во время длительного европейского путешествия после отъезда моей семьи из Израиля и никогда не забывал о своих впечатлениях. Я также подумал о древнем святилище в Дельфах на горе Парнас в Греции, которое служит примером подхода древних греков к планированию и скрытого диалога между особенностями рельефа и архитектурой. Вилла Адриана была исключением – римляне обычно предпочитали, чтобы все имело ось симметрии. Если на пути встречалась гора, то ее либо обходили, либо ровняли с землей. Греки поступали по-другому. Если рельеф был помехой, то здание к нему приспосабливали. Если для места был характерен какой-то другой «недостаток», то архитектура соответствовала ему. Строительные площадки Древней Греции зачастую не имеют строгого плана, хотя форма каждого здания остается строго классической. Именно такого взаимодействия я стремился добиться и здесь, хотя своей формой здания обязаны не столько древним грекам, сколько развивавшейся под влиянием модернизма местной калифорнийской архитектуре Рихарда Нёйтра и Рудольфа Шиндлера. Я также пришел к выводу, что, с учетом образа жизни и климата Лос-Анджелеса, каждое запланированное внутреннее пространство в Центре Скирболла должно дополняться соответствующим пространством снаружи.

Набросок из альбома, 2013 г.: Центр Скирболла у подножия гор Санта-Моника

Многие из таких наружных пространств, занимающих примерно 50 % площади Центра Скирболла, – это сады, в том числе сады скульптур, но внешняя территория также состоит из внутренних раздельных дворов, которые частично огорожены зданиями и частично открыты со стороны гор, непосредственно сливаясь с природой. В некоторых есть вода. Некоторые открытые пространства вымощены, но находятся в тени жакаранд. Есть наружные пространства для концертов, для свадеб, для более закрытых собраний. Некоторые элементы имеют не вполне очевидное двойное назначение: например, открытый амфитеатр также служит преградой для оползней.

Простая цветовая гамма комплекса связана с цветом Колледжа Еврейского союза в Иерусалиме. Галереи, аудитории и зрелищные помещения построены из бетона, каждое здание окружено аркадой, содержащей дорожки и галереи, которые служат опорой для шпалер на верхнем этаже. Каждая группа колонн аркады увенчана большим декоративным кашпо с глициниями и плетистыми розами, которые вытягиваются в горизонтальном направлении, оплетая решетку. В комплексе Скирболла я стремился добиться плавного соединения ландшафта и архитектуры, и мне удалось приблизиться к успеху намного больше, чем прежде. Крыши – сводчатые со встроенными зенитными фонарями, освещающими пространства внизу. Поскольку посетители почти всегда видели здание на фоне темных гор Санта-Моника, возвышающихся позади, мы решили покрыть своды нержавеющей сталью, которая отражает небо и создает контраст с темным фоном. Ниши в бетонных стенах инкрустированы розовыми гранитными панелями, создающими теплое нежное сияние.

Архитектура, обусловленная формой рельефа: остатки Виллы Адриана в Тиволи, Италия

Я также сотрудничал с матерью Михаль, Верой Роннен – художником-эмальером, которая работает в архитектурных масштабах и создала фрески в Колледже Еврейского союза в Иерусалиме. Ури Хершер пригласил Веру сделать то же самое в Центре Скирболла. Это приобрело размах семейного дела. Наша с Михаль дочь Кармелла, которая изучала искусство в Купер-Юнион и Бард-колледже и сама стала искусным художником, объединила силы с Верой. Обе они проводили много времени на острове Уайт, где местная фабрика располагает достаточно большими печами. Таким образом, глубокие познания Веры об эмали через поколение передались Кармелле.

Я часто размышляю, всякий раз с изумлением, о передаче талантов и шкалы ценностей в семьях и от одного поколения к другому, а также о том, какими путями это происходит. Я вырос в Израиле в среде, ориентированной на коллектив, и теперь с удовольствием наблюдаю, как наша дочь Ясмин стала увлеченным – кто-то даже может сказать радикальным – общественным организатором и социальным работником. Она директор программ в некоммерческой организации, которая, помимо другой деятельности, создает визуализации, разъясняющие сложную политику. Как я уже отмечал, мой сын Орен – драматург,