но при регентстве матери. И он, Бестужев, станет при ней главным советником. Таким образом, в ожидании смерти государыни сплетались сразу два заговора. Характер Екатерины канцлер оценил верно, она включилась в опасную игру. Бестужев вместе с ней позаботились иметь при Шуваловых глаза и уши. Зная об их замыслах, готовили меры противодействия. А поддержку нашли в лице британского посла Уильямса. Россия с Англией не воевала, сохраняла дипломатические отношения. Секретарь посла Понятовский оставался фаворитом жены наследника, а для канцлера Уильямс был привычным партнером (и источником «подработки»). В июле Екатерина стала просить англичанина о ссуде в 10 тыс. фунтов, и Бестужев присоединился, не назначат ли ему британскую «пенсию». Лондон ссуду одобрил. В пенсии отказал, передав канцлеру, чтобы для этого возвратил российскую политику в прежнее русло.

Да, как будто все возвращалось на круги своя. Война, заговор великой княгини, иностранный посол. Только Екатерина была умнее и энергичнее Елизаветы. Лестоки ей не требовались. И Уильямс не был похож на позера Шетарди. Но для супруги наследника он стал помощником. Сохранились письма, где Екатерина извещала его о состоянии императрицы. В августе изложила, как она будет действовать при попытке Шуваловых перехватить власть: «Пусть даже захотят нас удалить или связать нам руки – это должно совершиться в 2–3 часа, одни они этого сделать не смогут, а нет почти ни одного офицера, который не был бы подготовлен, и если только я не упущу необходимых предосторожностей, чтобы быть предупрежденной своевременно, это будет уже моя вина, если над нами восторжествуют». «Я занята теперь тем, что набираю, устраиваю и подготовляю все, что необходимо для события, которого вы желаете, в голове у меня хаос интриг и переговоров».

Уильямсу Екатерина доверила даже такие мысли, о которых не догадывался Бестужев. Канцлер-то прочил ее в регентши, а она, судя по некоторым словам, уже тогда нацеливалась на большее. Ссылаясь на недавние события в Швеции, она писала англичанину: «Вина будет на моей стороне, если возьмут верх над нами. Но будьте убеждены, что я не сыграю спокойной и слабой роли шведского короля, и что я буду царствовать или погибну!» [95, с. 25–27]

Однако Елизавета не умерла, состояние стабилизировалось, возвращалась работоспособность. При этом и подковерная борьба затихла. А жизнь шла своим чередом. С Австрией Россия достигла соглашения, каждая сторона выставляла по 80 тыс. солдат, Вена платила русским 2 млн флоринов (просили 4 млн), и Бестужев не преминул получить в свой карман 4 тыс. Но переговоры с Францией стали совсем не простыми. В Петербурге их вел Дуглас, в Париж был послан столь же неофициальный представитель императрицы Федор Бехтеев – приближенный Воронцова и Шуваловых. От хода переговоров они постарались оттеснить Бестужева. Бехтеев слал ему формальные отписки, а главное – лично Воронцову, и тот докладывал напрямую императрице.

Во Франции русских дипломатов не было уже давно, и Бехтееву были поставлены задачи широкие и разнообразные. В отношении военного союза он был обязан следовать советам австрийского посла Штаремберга, разрешалось даже выдавать себя за его подчиненного. Основной упор делался на сам поворот от вражды к дружбе. Посланник докладывал, что сдвиги есть. Русским путешественникам во Франции стали оказывать подчеркнуто радушный прием. Раньше их ко двору не пускали, теперь приглашали постоянно. Мало того, русских дам в знак особой милости допустили к утреннему выходу королевы «в обыкновенных платьях», а французские должны быть только в парадных. В честь посланника и русских гостей устроила праздник маркиза Помпадур, это тоже было особой честью. Бехтеев писал: «Вся сила состоит в маркизе Помпадур по чрезмерной милости и доверенности к ней королевской. То бесспорно, что она имеет весьма проницательный и прехитрый разум», на ключевые посты во всех министерствах посадила преданных ей людей [96, с. 276].

Посланник должен был внушать французам, что наша страна отказалась от английских субсидий в надежде, «что французский король будет более, чем Англия, готов вступить в виды России». Царица прозрачно намекала на финансовые затруднения, но ей не хотелось и получать иностранную плату, как за наемничество. Она предпочитала просить о займе в 25 млн ливров. Такие предложения забрасывали и через Бехтеева, и в Петербурге через Дугласа. Но Франция от них уклонилась. Потому что у нее самой с колоссальными тратами двора, с военными расходами в финансах зияли сплошные «дыры». Да и порядка в правительстве было не больше, чем в России.

Со своими частными запросами в переговоры влез принц Конти – который в общем-то и начинал восстанавливать связи между державами. Но он имел неосторожность купить лучшие виноградники в Бордо, хотя на них положила глаз Помпадур. Из-за этого Конти крупно впал в немилость и искал, как бы ему устроиться. Сперва добивался согласия России, чтобы ему стать следующим королем Польши. Но Август III помирать не собирался, в осаде пруссаков уцелел, даже в плену его не удержали. Тогда Конти снизил планку. Просил, чтобы ему дали герцогство Курляндское и поставили главнокомандующим русской армии. Но уж эти варианты отклонила Елизавета. Отдать чужаку свои войска сочла неподходящим. Да и насчет Курляндии ее взяли сомнения – возможно, вспомнила авантюру Морица Саксонского.

А Бехтеева вдобавок к дипломатии завалили поручениями иного рода. Он покупал для императрицы по парижским магазинам ленты, кружева, духи, «спирты, воды, помады, румяны», собирал сведения о моднейших корсетах и чулках, способах их стирки. Докладывал: «Чулки заказал; стрелки у них новомодные, шитых стрелок более не носят, для того, что показывают ногу толще». Денег на эти покупки присылали недостаточно, и позже вдова Бехтеева обращалась к государыне, что ее муж на одних лишь шелковых чулках влез в неоплатные долги [97, с. 331].

Но политическому сближению очень уж мешало, что французы исподтишка продолжали пакостить России! Их посол в Варшаве Брольи возбуждал против нашей страны поляков. Не лучше вел себя посол в Стокгольме. А посол в Турции маркиз Верженн позволял себе такие выходки, что Фридрих послал к нему для переговоров собственного адъютанта Варенна – через посла повлиять на правительство Людовика XV, чтобы приняло сторону Пруссии или сохранило нейтралитет. Русские выражали недоумение, что происходит. Французский двор и министры успокаивали: дескать, нельзя же сразу развернуть машину, десятилетиями работавшую против России, нужно поменять людей, а этого разом не сделаешь. А союз с нашей страной влек для Версаля и неприятные последствия. Соглашаясь на проход русских войск через Польшу, приходилось смириться с усилением там русского влияния.

Хотя у Франции имелись и весомые причины для вступления в войну. Во-первых, ударить на уязвимую область британского короля, Ганновер. Во-вторых, Фридрих сам подал повод, захватив нейтральную Саксонию. Если бы напал на