Как видим, историк отмечает четкую организацию спартанской армии, где нет места какой-либо самодеятельности.

О чисто тактических моментах спартанской военной организации нам поведал Ксенофонт. При этом историк оговаривается, что данная система была создана легендарным законодателем Ликургом: «Он разделил всадников и гоплитов на 6 мор. Каждая мора, состоящая из гоплитов, имеет одного полемарха, четырех лохагов, восемь пентеконтеров, шестнадцать эномотархов. Из этих мор по слову команды формируются подразделения то по три, а то и по шесть эномотий в ряд.

А если большинство считает, будто лаконское построение очень сложное, – это абсолютно не так. Ибо в лаконском строю воины первого ряда руководят, и каждая колонна имеет все, что нужно для ее сохранения.

Это построение настолько легко понять, что любой, кто только разбирается в людях, не ошибется в его отношении, ибо одним предоставлено командовать, а другим приказано подчиняться. Так, приказы о фланговых передвижениях отдаются эномотархами наподобие глашатаев <…>. Фаланга при этом становится то небольшой глубины, то вытянутой в глубину. В этом нет абсолютно ничего тяжелого для понимания.

И даже если ряды расстроены, они все равно будут сражаться с появившимся неожиданно врагом. Такое военное устройство уже трудно понять тем, кто не был воспитан по законам Ликурга» (Xen. Lac. pol. XI, 4). Это описание армии Спарты времен Ксенофонта. Но, как свидетельствует сам автор, военные традиции лакедемонян идут с древних времен, поскольку начало законотворчества Ликурга традиция относит к 884 г. до н. э.

Как следует из описания Ксенофонта, основной тактической единицей спартанской армии была эномотия, насчитывающая 64 человека. Две эномотии составляли пентиокостис численностью в 128 бойцов, два пентиокостиса объединялись в лох из 256 воинов. Из четырех лохов формировалась мора числом в 1024 гоплита. Спартанцы воевали фалангой 8 рядов в глубину, которая была более дисциплинирована и лучше подготовлена, чем фаланги других греческих армий. У Плутарха сохранилось описание атаки спартанцев: «Когда построение боевой линии заканчивалось, царь на глазах у противника приносил в жертву козу и подавал знак всем увенчать себя венками, а флейтистам приказывал играть Касторов напев и одновременно сам затягивал походный пеан. Зрелище было величественное и грозное: воины наступали, шагая сообразно ритму флейты, твердо держа строй, не испытывая ни малейшего смятения – спокойные и радостные, и вела их песня. В таком расположении духа, вероятно, ни страх ни гнев над человеком не властны; верх одерживают неколебимая стойкость, надежда и мужество, словно даруемые присутствием божества. Царь шел на врага в окружении тех из своих людей, которые заслужили венок победою на состязаниях. Рассказывают, что на Олимпийских играх одному лаконцу давали большую взятку, но он отказался от денег и, собрав все свои силы, одолел противника. Тогда кто-то ему сказал: “Что тебе за выгода, спартанец, от этой победы?” “Я займу место впереди царя, когда пойду в бой”, – улыбаясь ответил победитель» (Plut. Lycurg. 22).

Фукидид отмечает, что наступали «лакедемоняне медленно, в такт воинственной песни, исполняемой многими, размещающимися между воинами, флейтистами, не в силу религиозного обычая, но для того, чтобы все подвигались вперед одинаковым мерным шагом и чтобы не разрывалась боевая линия, как часто случается с большими войсками при атаке» (V, 70). В Лакедемоне даже искусство было средством достижения победы над врагом. Знаменитый спартанский поэт Тиртей, живший согласно традиции в VII веке до н. э., в своих стихах в буквальном смысле слова обучал своих сограждан военному делу. Судите сами:

Пусть же, широко шагнув и ногами в землю упершись, Каждый на месте стоит, крепко губу закусив, Бедра и голени снизу и грудь свою вместе с плечами Выпуклым кругом щита, крепкого медью, прикрыв; Правой рукою пусть он потрясает могучую пику, Грозный шелома султан над головой всколебав; Пусть среди подвигов ратных он учится мощному делу И не стоит со щитом одаль летающих стрел; Пусть он идет в рукопашную схватку и длинною пикой Или тяжелым мечом насмерть врага поразит! Ногу приставив к ноге и щит свой о щит опирая, Грозный султан – о султан, шлем – о товарища шлем, Плотно сомкнувшись грудь с грудью, пусть каждый дерется с врагами, Стиснув рукою копье или меча рукоять! Вы же, гимниты, иль здесь, иль там, под щиты припадая, Вдруг осыпайте врагов градом огромных камней Или мечите в них легкие копья под крепкой защитой Воинов тех, что идут во всеоружии в бой![63]

Тиртей писал не только стихи, но и песни – эмбатерии, под которые маршировали на битву спартанские фаланги.

Доспехи и вооружение спартанцев ничем не отличалось от снаряжения гоплитов в Афинах, Фивах и других греческих полисах, за исключением того, что на щитах лакедемонян красовалась буква Λ (лямбда), обозначающая Лакедемон. К щитам в Спарте, в отличие от других элементов защитного снаряжения, отношение было трепетное. Плутарх рассказывает о том, почему у лакедемонян сложилась такая традиция: «Когда Демарата спросили, почему спартанцы подвергают бесчестию бросающих свой щит, а тех, кто теряет шлем или панцирь, не наказывают, он ответил: “Шлемы и панцири носят ради собственной безопасности, а щиты прикрывают боевые порядки”» (Apophth. Lac. 28, 2). Все достаточно просто, поскольку своим щитом воин защищал не только себя, но и товарища, стоявшего рядом. В итоге, культ щита достиг своего апогея, выразившись в словах матери, провожавшей сына на войну: «Твой отец сумел сохранить его для тебя. Так же и ты: сохрани его или умри» (Plut. Lac. apophth. 17). Данный случай описан Плутархом, так же как и знаменитая история о том, как, вручая сыну щит, мать произнесла фразу, ставшую легендарной: «Или с ним, сын мой, или на нем» (Lac. apophth. 16). Иногда эти слова приписывают жене Леонида Горго,