руку матрос. — А я покемарю пока.

И, подтянув еще штаны, он ушел, напевая под нос, оставив нас в пустой квартире.

Мы переглянулись.

— Клево?

— Клево-то клево, — сказал Вася, — да только надо будет спросить у товарища Зорина… Может, не полагается так…

— Спрашивать тут нечего. Он знает порядки. Видать, в Питере настропалился.

— Так-то оно так, но лучше спросить все-таки.

— Ну, спросим.

Отыскав ключ, мы заперли квартиру и пошли в совет.

* * *

Бывший губернаторский дом гудел от неистового людского шума. По коридорам бегали взад и вперед вооруженные рабочие с красными повязками на рукавах. Несколько человек шли гуськом, один за другим, волоча на плечах, точно дрова, груды винтовок. Под лестницей сидел здоровый дядя в полушубке. Он выстукивал на пишущей машинке и качал недоуменно головой: не то он удивлялся мудрости человеческих мозгов, устроивших эту машинку, не то осуждал сам себя за неумение ею пользоваться.

Туманы табачного дыма висели во всех комнатах. В дыму стояли кричащие и ожесточенно жестикулирующие люди. Лежали на полу вооруженные рабочие.

То из той, то из другой комнаты выскакивали бледные, с красными глазами люди и, оттолкнув нас, бежали дальше, высоко поднимая над головами бумажки.

Остановили в коридоре заспанную барышню.

— Товарищ Зорин в какой комнате? — спросил Вася.

— Там…

— Где это?

— Напротив… Дом предводителя дворянства.

* * *

Мы застали товарища Зорина между столом и телефоном. Он как бы висел в пустом пространстве, одновременно разговаривая по телефону, подписывая бумаги и с помощью жестов объясняясь с рабочими, обступившими стол.

— Что? Что? Это о чем? Да, да, я слушаю… Не Афанасьев, а Афонин! Что же вы пишете? Да, да… Поздно, поздно. Что? Ну, да. А, все равно. Сойдет. Где это? Что? Сейчас пришлем. Торопись, Кочин! Ждут ведь.

Вася протянул руку. Товарищ Зорин ткнул в Васину ладонь пером.

— Да, да… Подожди, Котельников… Ты мне нужен. Да слушаю же. Что вы там на самом деле… Сыпь, сыпь, Кочин. Автомобиль внизу… Да, да. Эту переписать. Я слушаю, слушаю.

— Это председатель нашего партийного комитета, — шепнул мне Вася на ухо.

— Да, да… Где? Банк? Сейчас пришлем… да… Давай, давай… Ты, Котельников, мобилизуешься… Что? Ну, да. Давай дальше. Возьми винтовку… Что? Я, я… Пойдешь банк охранять… Что? Уже, уже.

— Один вопрос только! — зашептал Вася. — Тут жандарм один. Так матрос его выселил. Матрос говорит — выселять буржуев.

— Прекрасно, так и сделаем… Что? Жандарма задержать! А с Ивановым говорил? Ну, ну.

— Так как же? — спросил Вася. — Матрос говорит — квартиру занять.

— Какие матросы? Отправили ведь уже. Да слушаю я, черт побери. Что? Матросу квартиру! Дать квартиру! Кто? А-а. Ну-ну. Иди же, Котельников. Винтовки в соседней комнате.

* * *

— Ну, как ты его понял? — спросил Вася.

— Что ж… Понимать тут нечего. Говорит отчетливо.

— Я тоже так думаю! — сказал Вася.

Мы вышли в соседнюю комнату.

За круглым столом, положив головы на руки, спало несколько человек. Большой чайник стоял на столе, окруженный грязными стаканами. Сзади, в углу, точно снопы, стояли винтовки, упираясь штыками в золотистые закопченные обои.

— Пойдешь со мной? — спросил Вася, направляясь в угол.

— Пойдем!

Вася вытащил две винтовки. Одну передал мне, другую положил себе на плечо.

Глава X

На улице перед банком бесновалась толпа чиновников. Они напирали на рабочих, стоявших у подъезда банка, стараясь проникнуть внутрь.

— Я требую! — визжал сухолицый старик в огромной чиновничьей фуражке. — Вы не смеете! Я буду жаловаться!

Опираясь на винтовки, рабочие стояли спокойно, посматривая по сторонам. Они точно не замечали этой толпы, и, когда к лицам их подпрыгивали костлявые кулаки, выскакивающие из белых манжет, рабочие потихоньку зевали, закрывая ладонью рот.

Мы протискались вперед. Рабочие, ни слова не говоря, полуоткрыли дверь и, пропустив нас, быстро закрыли ее.

Мы вошли в вестибюль.

Перед широкой, ослепительно сверкающей лестницей с пристегнутым к ступеням красным ковром стоял стол с большим дымящимся чайником на середине. Шесть человек, поставив винтовки между колен, сидели, попивая с блюдечек горячий чай. Ломти хлеба и горка сахара лежали на газете, подмоченной водой.

При нашем появлении горбатый человек поставил блюдечко на стол и рукавом вытер редкие усы.

— От Зорина? — спросил горбун сердитым голосом.

— Угу!

— Чай пили?

— М-м-м… Не мешало бы, конечно…

Горбун кивнул головой, приглашая нас сесть.

— Дело такое, товарищи, — сказал он, когда мы налили стаканы. — Интеллигенция категорически и решительно не идет на работу, как нужно. Жестокий саботаж.

Один из сидящих с шумом поднялся из-за стола, подошел к лестнице и положил шапку на нижнюю ступеньку, затем лег на пол и, вытянув ноги к столу, моментально захрапел.

— Формально мы не можем заставить их работать, — продолжал горбун, — хотя формально они получили деньги за полмесяца вперед. Но не в этом вопрос. Они доказывают нам. Хотят доказать, что неумытый рабочий у них на поводке должен ходить, а они распоряжаться будут.

— За то мы кровь проливали, — буркнул мой сосед.

— Они нам доказывают, — продолжал горбун, — ну и черт с ними. Не клином свет сошелся. Не хочешь — не неволим. Но тут какая загвоздка. Безусловно, запоремся мы на первых порах, но не в этом дело. Загвоздка тут такая. Они себе думают, ихний это банк. Вот ведь что!

Вчера вот пришли тут и ключ унесли от кассы. Один книги попер. А книги, может, нужные. Вы смените сейчас хлопцев, а в случае разговора объясните… Дескать, вывешен приказ приходить на работу завтра, а сегодня впуску нет. Дескать, зачем ключи уперли от кассы. А в общем, лучше молчите.

* * *

Мы стоим, охраняя банк.

Я держу в руках винтовку, устройство которой для меня представляет непостижимую хитрость. Я даже не знаю, заряжена винтовка или нет, не знаю и того, где помещаются в ней патроны. Вася Котельников, кажется, знаком с винтовкой так же, как и я.

Мы стоим перед злобными лицами.

Они открывают рты, кричат, требуют «вызвать начальника».

Старик с прыгающим пенсне на носу, брызжа слюной в мое лицо, кричит:

— Я требую… Слышите? Сейчас же…

— Чего ж ты требуешь? — интересуюсь я.

Толпа чиновников моментально стихает.

— Я требую, — оттопыривает дрожащую губу старик, — сейчас же… впустить меня к моему столу… И прошу не тыкать. Щенок!

— Нельзя, старая собака. Не велено.

Дикий вой покрывает мои слова. В нестройном, злобном шуме голосов я слышу выкрики:

— Мерзавцы…

— У меня в столе золотые часы…

— А я, может быть, бриллианты оставил…

— Хамы!..

— Узурпаторы.

Вася толкает меня ногой:

— Брось.

Но мне жалко «бросить». И как можно «бросить»,