Он все чаще поражал молодых, здоровых, полных сил и энергии, превращая их в инвалидов. И все чаще убивал.

Долгое время он не трогал детей. И люди жили только этой последней надеждой, что смерть обойдет стороной самое главное, самое дорогое в их жизни ― ребенка. А потом произошла еще одна мутация. Вирус, словно обезумев, стал косить подростков, и детей помладше, и даже младенцев. Вакцины, почти одновременно разработанные в нескольких странах, перестали действовать на новую мутацию. Что-то страшное происходило с королевской чумой ― она менялась слишком быстро, слишком непредсказуемо. Болезнь протекала все тяжелее. И все чаще от нее умирали… дети.

Сидя на кровати рядом с горящим от лихорадки сыном, Алина то протирала его кожу смоченным в воде полотенцем, то убирала непослушную прядь волос, то в отчаянии покрывала поцелуями его измученное лицо и худенькие руки. Ей самой было очень плохо. Если бы не Энжи, она лежала бы сейчас на кровати, мучаясь от лихорадки и от боли в суставах. Тошнота сводила внутренности. В голове стоял туман. Так плохо ей еще никогда не было. Но рядом не нашлось никого, кто бы мог помочь. А единственный сын ее сейчас лежал при смерти в злосчастной душной комнате, и она должна была держаться из последних сил ― для него! Этот страх за жизнь ребенка был сильнее ее болезни и заставлял не впадать в забытье, жить ради сына, хотя, видит бог, она ничего не могла для него сделать…

«Я хочу вернуться! Я хочу вернуться назад, в мое время! Верните нас назад!!!» ― как мантру повторяла она снова и снова. Иногда при этом закрывала глаза в отчаянной надежде, что, открыв их, увидит просторный светлый салон дирижабля, и огромные окна, и яркое голубое небо в них, и своего здорового веселого сына в соседнем кресле.

Но ничего не происходило. Все так же она сидела на кровати в обшарпанной полутемной комнате в страшном две тысячи двадцатом. Вокруг свирепствовал вирус, унося жизни, а рядом лежал ее сын, предназначенный этому монстру очередной жертвой.

– Мама, включи телевизор… ― прошептал Энжи.

– Господи, ну какой телевизор сейчас?! ― промелькнуло в мозгу. ― Наверно, он бредит.

– Мама, включи…

Алина, пошатываясь, держась за мебель и стену, добрела до телевизора и нажала на кнопку. Пульт лежал на тумбочке, но она его даже не заметила. «Как же невыносимо болит голова, ― подумала Алина. ― Хоть бы таблетку! Хотя нет, даже если бы она была ― принять не смогу, меня сразу вырвет».

По телевизору передавали новости. Конечно, о короночуме. Впрочем, какие еще новости могли передавать сейчас?

–…пока еще живы тридцать процентов населения, ― удрученно вещал усталый ведущий, ― в США ― тридцать три, во Франции ― двадцать пять процентов. Из Китая, Индии и Японии известия сегодня еще не поступили. С Австралией, Канадой и Латинской Америкой связаться не удалось…

«Господи, они уже считают оставшихся в живых, а не умерших!» ― с безнадежностью подумала женщина.

– Врачи объявили о новом симптоме короночумы, ― продолжал ведущий, ― это бред. Все больше людей перед смертью бредят о несуществующем мире или о другом времени, из которого они прибыли к нам в две тысячи двадцатый год. И о том, что они должны немедленно туда вернуться…

Холодный липкий пот пополз по спине Алины. Страшная догадка забилась в мозгу, еще глубже погружая в пучину отчаяния. «Это бред?! Это всего лишь бред? Нет никакого будущего, мы ниоткуда не прибыли и никуда не уйдем. Мы живем сейчас, в двадцатом, и нет и не было пятидесятого, и дирижабля, и путешествий во времени… Это все следствие лихорадки, это вирус рисует в больном мозгу последние картины эйфории перед тем как…»

Она не могла больше бороться. Последняя надежда вырваться из кошмара покинула ее. Она упала на кровать рядом с сыном, исступленно обнимая родное тело, последнюю реальность в этом сходящем с ума, умирающем мире. Она сотрясалась от рыданий. Слезы заливали лицо, и потрепанную подушку, и горячую кожу больного ребенка. Мальчик пошевелился и прошептал:

– Мама, здесь так душно.

– Сейчас, сынок! Я открою окно.

Она подалась к окну, забыв, что открыть его не сможет. Их заколотили намертво, чтобы зараженные не вздумали убежать и разнести болезнь дальше.

«Но ведь он уже везде, этот вирус! Кому мы нужны тут и кому можем быть опасны?» Алина уже почти ничего не понимала, все смешалось в мозгу ― две тысячи двадцатый и пятидесятый, летающие аэромобили и сирена скорой помощи, королевская чума и лекарство от рака, дирижабль и эта комната в отеле. Единственное, что она знала сейчас, ― ее сыну душно! Ему нужно дышать, а окна заколочены. И она должна их открыть! Только это имело значение. Какая разница, кто они, и откуда ― ее ребенку не хватает воздуха, и она должна…

Алина яростно трясла ручку окна. Пыталась повернуть ее, напрягая невесть откуда взявшиеся силы. Окно не открывалось. Энжи за ее спиной тихо застонал:

– Мама… душно!

Женщина схватила настольную лампу ― первое, что попалось под руку ― и со всего размаха ударила ею по окну. Стекло треснуло, но не разбилось. «Быстрее! Воздух… Открыть…» ― стучало в мозгу, и она обрушила на окно град ударов, не замечая, что бьет уже не только покореженной лампой, но и руками. Бьет по стеклу, ломая его, выдирая застрявшие куски и не замечая, как обагряет их кровью.

Сильный поток воздуха в лицо был ей наградой. Он ворвался в комнату, наполняя измученные легкие живительной силой, а сердце радостью. За спиной ее сын приподнялся на кровати, протягивая к ней руки. В голосе его звенела надежда:

– Мама, мы возвращаемся?!

– Да, сынок, мы возвращаемся…

И этот ветер из окна, набирая силу и превращаясь в вихрь, закрутил и унес обоих.

Глава 6

Ангел с черными волосами

Они не слышали уже, как открылась дверь, как вбежали два человека в защитных костюмах. Как их положили вместе на единственные носилки и быстро покатили куда-то по коридору. Как погрузили в «скорую» со светящимся знаком короны. Не слышали разрывающий уши звук сирены, пока их везли в больницу. Не видели, как катили их опять, уже по коридорам больницы, и как склонился над ними высокий врач, с прядью иссиня-черных волос, выбившейся из-под медицинской шапочки.

Врач был без маски. Среди девяти миллиардов человек, населявших Землю до королевской чумы, оказались несколько сотен, неподвластных смертельной заразе. Эти люди обладали редкой мутацией, полностью нейтрализующей попавший в организм вирус. Они не болели бессимптомно ― они